Судьба попугая. Андрей Курков

и не меняя серьезное застывшее выражение лица.

      – Она по-русски понимает? – спросил Добрынин, повернувшись к помощнику.

      – Говорит, что нет, но, может, и понимает! Они – народ умный!

      – Ну так дай ей это и объясни, что я сказал! – повторил Добрынин, протягивая сумку урку-емцу.

      Ваплахов взял сумку, опустил ее на пол чума около костра и что-то сказал старухе на ее языке. Она едва заметно улыбнулась, потом что-то спросила.

      – Она спрашивает: это не от Петрова подарок? – перевел урку-емец.

      Добрынин внутренне чертыхнулся.

      – Скажи ей, что это от русского народа!

      Урку-емец кивнул и перевел ей слова народного контролера.

      Старуха вдруг огорчилась и посмотрела на народного контролера с очевидной жалостью во взгляде.

      – Чего это она? – озадачился Добрынин.

      Запричитала она что-то, потом перебил ее Ваплахов и, проговорив длинное-длинное предложение, перевел дух и, обернувшись к начальнику, сказал:

      – Она подумала, что ты последний русский, раз ты от народа ей это даришь!

      – Тьфу ты! – усмехнулся Добрынин. – Придумала же! Ну ладно, бери у нее собак и спроси, как в ближайший город добраться.

      Разговаривал урку-емец с хозяйкой чума долго. Добрынину даже надоело ждать. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу. И вдруг пришла к нему мысль интересная и не такая занудливая, как предыдущие. А что, подумал он, если показать ей эти знаки на шкурках? Может, она поймет, о чем там написано.

      Дождавшись конца разговора, он вытащил из вещмешка шкурки, передал их урку-емцу и объяснил свою мысль.

      Урку-емец показал шкурки старухе. Она уселась с ними у костра. Пристально стала рассматривать знаки.

      В возникшей тишине лишь шипение пламени звучало, подтверждая продолжающуюся жизнь.

      Старуха беззвучно шевелила губами, и Добрынину показалось, что она молча читает эти старинные письмена. Хотелось сразу же спросить ее, но народный контролер решил подождать.

      Наконец она оторвала взгляд от замысловатых черных знаков на пожелтевшей коже. Посмотрела на костер, потом встала.

      – Ну? Что там? – спросил Добрынин, забыв, что старуха не говорит по-русски.

      Тут же урку-емец проговорил что-то, видимо, переводя вопрос начальника.

      Старуха, вздохнув тяжело, произнесла несколько фраз, делая между ними задумчивые паузы.

      Добрынин теперь уперся взглядом в своего помощника, ожидая от него перевода.

      – Это трудно сказать по-русски… – смущенно заговорил Ваплахов. – Там как бы письменная карта к какому-то месту…

      – К какому месту? – оживленно спросил народный контролер.

      – Она сказала, что понимает, к какому месту, но не скажет.

      Обидно стало Добрынину после этих слов. Он ей от имени русского народа подарок сделал, а она не хочет им рассказать, что на старинных кожаных листках написано. Такая вот благодарность! И захотел Добрынин отобрать назад у нее подарок русского народа, раз нет у нее никакого уважения к ним. Захотел,