Судьба попугая. Андрей Курков

решительно кивнул.

      Минут через пять они уже сидели за столом и ужинали. Добрынин с заметным удовольствием размазывал жирное желтое масло по толстому ломтю черного хлеба, присаливал, потом откусывал кусок побольше и запивал сладким чаем. Тут же на столе лежала соленая рыба, не знакомая народному контролеру и отличавшаяся красным цветом мяса. Петров, видимо, уже сытый, ничего не ел, только чай пил. Ваплахов жевал кусок красной рыбы и тоже пил чай, время от времени бросая напряженные взгляды на радиста.

      – Теперь можете отдохнуть несколько дней! – говорил, попивая чай, Петров. – Ночь наступает, а ночи здесь длинные, знаете, наверно. Хотя эта ночь покороче будет… дней семь-восемь…

      – А что это жужжит там? – спросил вдруг Добрынин, показывая глазами за стенку дома.

      – А-а, динамо-машина! Электричество дает для радиостанции и для света. Да я выключу ее минут через пять. Зачем нам свет ночью?

      Допив свой чай, Петров пожелал контролеру и его помощнику спокойной ночи и вышел.

      – Ну, ты… посмотри, что тут написано! – Добрынин вскочил из-за стола и, вытащив из-под кровати стопку прямоугольных шкурок с непонятными письменами, протянул ее Ваплахову. Дмитрий развязал шнурок, взял в руки верхнюю «страницу». Рот его приоткрылся, лицо приобрело задумчивое выражение.

      – Ну что там? – торопил его Добрынин.

      – Очень трудно, – замотал головой урку-емец. – Это по-старинному написано… Надо этот язык вспомнить.

      – Ну так вспоминай! – попросил народный контролер, лицо которого в этот момент выражало крайнюю степень нетерпения.

      – Не могу так быстро.

      – А ты себя по лбу ударь! – посоветовал Добрынин. – Очень помогает!

      Урку-емец посмотрел на своего начальника, потом взял и на самом деле стукнул себя по лбу довольно сильно, отчего сам же и зажмурился.

      Снова посмотрел на «страницу».

      Глаза его раскрылись шире, и улыбка появилась на лице.

      – Вспомнил? – спросил Добрынин.

      – Одно слово вспомнил, вот оно! – Ваплахов ткнул пальцем в какой-то значок на кожаной странице. – Это значит «тайная подземная дорога»…

      – Еще раз ударь! По лбу! – сказал ему Добрынин.

      Ваплахов сосредоточился, отвел правую руку подальше и что было силы еще раз двинул себя самого.

      И тут лампочка Ильича потеряла свою яркость, стала тухнуть, и в конце концов осталась видимой в темноте только рдеющая спираль ее, а также багровые, уже перегоревшие угли в бочке-буржуйке.

      – Спокойной ночи! – долетел до них из другой комнаты голос радиста Петрова.

      – Спокойной ночи! – ответил ему негромко огорченный Добрынин.

      Когда глаза немного привыкли к темноте, поискал он взглядом светильник или свечу, но не нашел. Урку-емец тоже попробовал что-то сделать – поднес письмена к бочке-буржуйке, но угли не давали света, так что прочитать, что там дальше было написано, оказалось делом невозможным.

      На всякий случай Добрынин забрал у Ваплахова шкурки, положил их в свой вещмешок, который тут же засунул обратно под кровать.