Судьба попугая. Андрей Курков

а уже вечер, и метель по-настоящему метет, с завываниями. Подошел к собачьей конуре, постучал по ее деревянной крыше, а оттуда Митька голос подает – вместе с метелью воет. Так стало хорошо на душе у Добрынина, так тепло, спокойно и радостно, что слезы на глазах появились, то ли от ветра со снегом, то ли от чувств. И захотелось самому повыть, чтобы чувствовал пес Митька хозяйскую поддержку. И хоть понимал Добрынин, что у собак дела собачьи, а у людей – человечьи, но не было ему стыдно, тем более что метель такая, покрывало снежное на ветру развевается, а не метель! Взял он и завыл от души. А Митька черную морду из будки высунул, посмотрел на хозяина хорошим добрым взглядом и снова – у-у-у-у-у-у-уууууууу, а Добрынин тоже – у-у-уууу. Так они и выли в этой снежной круговерти…

      – Эй, товарищ Добрынин! Товарищ Добрынин! – затормошил кто-то спящего народного контролера за плечо.

      Открыл глаза контролер, а на него солдат с испугом смотрит.

      – Вам плохо? – спрашивает.

      – Нет, хорошо… – отвечает Добрынин.

      – Вы кричали во сне… – лепечет солдат. – Может, выпьете еще, успокаивает, я по себе знаю… спирт – она штука такая, и нервы лечит.

      – А что я кричал? – поинтересовался Добрынин.

      – У-у-ууууу! – повторил солдат. – Как метель завывает или поезд идет.

      Добрынин кивнул.

      – А мы что, приехали уже? – спросил он вдруг, сообразив, что танк стоит на месте и тихо вокруг.

      – Ага, – ответил солдат.

      Добрынин обернулся на Ваплахова посмотреть, но Дмитрий спал, весь изогнувшись на неудобном сиденьи. Спал крепко и даже не сопел.

      – Так что, вылезать будем? – спросил Добрынин.

      – Я счас, – заговорил солдат. – Я только схожу к радисту Петрову, чтобы отрадировал он командиру, что мы доехали, и спрошу, где вы жить будете, так что отвезу вас потом на место, а потом уже назад. Давайте вместе еще бутылочку… – последнюю фразу солдатик-танкист произнес совсем негромко, почти шепотом.

      – Да-а-авай… – просопел, не открывая глаза, Ваплахов. – Народ мой помянем…

      – Э-гэ… – удивился вслух Добрынин. – Где это он уже поминать научился?

      – Эт пока вас не было… в городке поминки справляли… третий год, как отряд с соседнего военгородка пропал… – ответил солдат.

      – Как пропал?

      – Кто его знает. Зима суровая была, а они на радиосвязь не выходят. Весной после пурги поехали посмотреть – городок целый, а людей нет, и вещей нет… Пусто совсем… Больше их и не видели нигде… Да и кто их увидит, если вокруг никто не живет… Ну ладно, я полез, а вы подождите…

      Танкист просунул свое щуплое тело в люк, и только подошвы его сапог мелькнули над головой Добрынина.

      Ваплахов проснулся, протер глаза. Взял одну бутылку, открыл. Пригубил немного. Протянул ее Добрынину.

      Народному контролеру пить не хотелось.

      Он встал во весь рост, просунул голову в люк – посмотрел по сторонам.

      Танк стоял перед домиком, над которым примерзший к древку красной сосулькой висел обледенелый флаг.

      Тишина была звонкой,