Записки маленькой гимназистки. Записки институтки. Лидия Чарская

это, девицы? Диктовка ученицы или шалость разрезвившегося петушка, который опустил лапку в чернила и нацарапал эти каракульки?

      Вся страница тетради Жюли была испещрена крупными и мелкими кляксами. Класс смеялся. Тощая барышня, оказавшаяся, как я узнала потом, классной дамой, всплеснула руками, а Жюли стояла у своего пюпитра с угрюмо сдвинутыми бровями и злым-презлым лицом. Ей, казалось, вовсе не было стыдно – она только злилась.

      А учитель между тем продолжал рассматривать исписанную каракулями страницу и считал:

      – Одна… две… три ошибки… четыре… пять… десять… пятнадцать… двадцать… Недурно, в десяти строках – двадцать ошибок. Стыдитесь, Иконина-первая! Вы старше всех и пишете хуже всех. Берите пример с вашей младшей кузины! Стыдно, очень стыдно!

      Он хотел сказать еще что-то, но в эту минуту прозвучал звонок, извещающий об окончании урока.

      Все девочки разом встрепенулись и повскакивали с мест. Учитель сошел с кафедры, поклонился классу в ответ на дружное приседание девочек, пожал руку классной даме17 и исчез за дверью.

      Глава девятая

      Травля. – Японка. – Единица

      – Ты, как тебя, Дракуньина!..

      – Нет, Лгунишкина…

      – Нет, Крикунова…

      – Ах, просто она Подлизова!

      – Да-да, именно Подлизова… Отвечай же, как тебя зовут? Сколько тебе лет?

      – Ей лет, девочки, много! Ей сто лет. Она бабушка! Видите, какая она сгорбившаяся да съежившаяся. Бабушка, бабушка, где твои внучки? – И веселая, живая как ртуть Соболева изо всей силы дернула меня за косичку.

      – Ай! – невольно вырвалось у меня.

      – Ага! Знаешь, где птичка «ай» живет! – захохотала во весь голос шалунья, в то время как другие девочки плотным кругом обступили меня со всех сторон. У всех у них были недобрые лица. Черные, серые, голубые и карие глазки смотрели на меня, поблескивая сердитыми огоньками.

      – Да что это, язык у тебя отнялся, что ли, – вскричала черненькая Жебелева, – или ты так заважничала, что и не хочешь говорить с нами?

      – Да как же ей не гордиться: ее сам Яшка отличил! Всем нам в пример ставил. Всем старым ученицам – новенькую. Срам! Позор! Осрамил нас Яшка! – кричала хорошенькая бледная хрупкая девочка по фамилии Ивина – отчаяннейшая шалунья в классе и сорвиголова18, как я узнала впоследствии.

      – Срам! Позор! Правда, Ивина! Правда! – подхватили в один голос все девочки.

      – Травить Яшку! Извести его за это хорошенько! В следующий же урок затопить ему баню! – кричали в одном углу.

      – Истопить баню! Непременно баню! – кричали в другом.

      – Новенькая, смотри, если ты не будешь для Яшки бани топить, мы тебя изживем живо! – звенело в третьем.

      Я ровно ничего не понимала, что говорили девочки, и стояла оглушенная, пришибленная. Слова «Яшка», «истопить баню», «травить» мне были совершенно непонятны.

      – Только, смотри, не выдавать, не по-товарищески это! Слышишь! –

17

Воспитательница в женских гимназиях и прогимназиях дореволюционной России.

18

Сумасбродный, взбалмошный человек.