Екатерина Великая. Владычица Тавриды. София Волгина

и коллежским секретарем Фон Визиным.

      – Думаю, вас не надобно представлять, давно друг друга знаете, – молвил он, многозначительно глянув на присутствующих. Потемкин согласно кивнул. Чернышевы улыбнулись. Серые выразительные, немного заплывшие глаза Фон Визина, смотрели изучающим взглядом. Читать послание брата Никита Иванович при всех не стал: положив его на стол, и приказав принести кофе прибывшему генералу Потемкину, он, тяжело ступая, вернулся к своему креслу, и, разместив поудобнее свое тучное тело, обратился к нему со словами:

      – Вот, генерал-поручик, здесь ведется беседа о военной славе русской. Вы, как боевой генерал, присоединяйтесь. Мы утверждаем, что Семилетняя война показала славу русского оружия!

      – А кто скажет, что нет? – горячо выступил, нахмурив брови, Иван Чернышев. – На седьмой год войны Восточная Пруссия была прочно занята нашими русскими войсками. Не много-не мало, а дисциплинированные немцы в кафедральном соборе Кенигсберга, забыв своего короля Фридриха, принесли присягу императрице Елизавете Петровне. Депутация дворянства и бюргерства посетила Петербург и выразила царице благодарность за гуманное поведение русских войск и управление краем.

      Захар Чернышев, собрав густые седеющие брови на переносице на дородном породистом лице, глубокомысленно, звучным басом, спокойно отметил:

      – Самое главное, сам Прусский Фридрих смирился с потерей провинции, понеже, как оказалось, его стратегический талант был неспособен справиться с грозной коалицией России, Австрии и Франции.

      Потемкин, выслушивая тираду графа Захара, вдруг бецеремонно прервал его своим замечанием:

      – Тогда говорили, что у него не было и ста тысяч солдат, противу более двухсот у нас.

      – Что и говорить: Пруссия агонизировала! – гордо заявил Захар Чернышев, не удостоив молодого генерала взглядом.

      – А наш император, в то же самое время, прилюдно театрально лобзал бюст Фридриха и бросался на колени перед его портретом, – говорил осуждающе с усмешкой Фон Визин.

      – Думаю, самому Фридриху были странны сии пылкие чувства русского самодержца, коий не скрывал пренебрежение ко всему русскому, – заметил с сарказмом граф Захар Григорьевич.

      – Сказывают, прусский монарх советовал Петру быстрее короноваться!

      – Ну, что вы! Нашему царю было не до того! Даже своего идола Фридриха не послушал! Петр Федорович в то время готовился к походу на коварную Данию, некогда отторгнувшую у его голштинских предков провинцию Шлезвиг, – паки иронически заметил Панин.

      – Он полагал, короноваться не к спеху: ему нечего бояться, дескать, он знает русских и держит их в своих руках, – презрительно хихикнул Иван Чернышев, поглаживая локоны своего парика.

      – Однако, его в какой-то степени можно и понять, – заметил глубокомысленно Панин. – Он сын своего отца, герцога Голштейн-Готторпского Карла Фридриха, между прочим, двоюродного дяди нашей императрицы. Тот тоже планировал войну с Копенгагеном. Желая отвоевать Шлезвиг, даже женился на дочери