При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века. Ренат Асейнов

против герцога и короля. Именно они привнесли такие новшества, которые позволяют расценивать их власть (и намерения придать ей абсолютный характер) как злоупотребление.

      После 1477 г. отношение бургундских авторов, оставшихся верными наследнице Карла Смелого, к французскому королю еще более ухудшается по мере захвата королевскими войсками бургундских территорий. Жан Молине вновь обращается к образу сирены в прозиметре «Кораблекрушение Девы», где он иносказательно описывает трудности, с которыми столкнулась наследница Карла Смелого Мария Бургундская. Две сирены, подосланные ее врагом, пытаются сладкоголосым пением усыпить бдительность юной герцогини и лишить ее верных подданных[478]. В этом же произведении Молине уподобляет короля огромному киту, пытающемуся разрушить корабль Бургундского государства[479]. Этот кит возглавляет целую армию морских чудовищ, главная цель которых – погубить юную деву. Молине уподобляет страдания подданных Марии страданиям избранного народа Израиля, а врагов – тем, кто, согласно Библии, преследовал его. В роли последних – египтян и вавилонян – выступают французы[480], т. е. он сравнивает их с прислужниками сатаны. Такой поворот в его рассуждениях неслучаен, ибо «наихристианнейший король» в хронике Молине – не кто иной, как Антихрист, ибо его число – 666, как говорится в 13 главе «Апокалипсиса»: LVDoVICVs[481]. Он также сравнивает короля с преследователем христиан Нероном, повелевшим сжечь Рим. Хронист, нагнетая ненависть к нему, пишет, что, придя в ярость от нежелания некоторых городов сдаться ему, он решил взять их измором, приказывая уничтожать посевы местных жителей так же, как уничтожались укрепления городов[482]. Возможно, ситуация осложнялась еще и тем, что сам Молине находился в Валансьене, который готовился к столкновению с королем и пострадал от уничтожения французами урожая. Впрочем, по мере стабилизации отношений Габсбургов и Франции отношение Молине к французскому королю становится более спокойным.

      Оливье де Ла Марш, успевший послужить и Филиппу Доброму, и Карлу Смелому, а также их наследникам, в последней главе «Мемуаров» попытался дать прозвища Максимилиану Габсбургу и его сыну от брака с Марией Бургундской Филиппу Красивому, унаследовавшему после смерти матери оставшиеся под ее властью бургундские земли[483]. Примечательна эта глава тем, что автор так же, как и Шатлен в случае с Карлом VII или Филиппом Добрым, приводит свои доводы в пользу того или иного прозвища. Этот факт любопытен не только с точки зрения прозвищ, которые де Ла Марш дает своим сеньорам, но и самой попыткой подражания тому, кого он называл учителем, – Шатлену[484]. Подробная разработка прозвищ Максимилиана и Филиппа Красивого в очередной раз доказывает, что мемуаристу не были чужды приемы, которые использовали «Великие риторики» в своем творчестве. Не избежал и он их использования в своем историческом труде.

      В том, что касается Максимилиана,

478

Molinet J. Faictz et Dietz. Vol. I. P. 89-92.

479

Ibid. P. 88-99.

480

Molinet J. Chronique. Vol. I. P. 225.

481

Ibid. P. 537-538.

482

Molinet J. Chronique. Vol. I. Р. 219-220.

483

La Marche О. de. Mémoires. Vol. III. P. 312-319.

484

См.: Асейнов P. M. Историческая культура при дворе герцогов Бургундских: к вопросу о «бургундской школе» // Придворная культура в эпоху Возрождения / отв. ред. Л. М. Брагина. М., 2013. С. 134-151, а также в настоящем издании.