При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века. Ренат Асейнов

и с современниками, даже с его родственниками, прославившимися своими благодеяниями. Пример Филиппа Храброго, основателя герцогской династии Валуа, чрезвычайно показателен. Этот герцог не только заслужил от современников и потомков прозвище «Храбрый», но и сумел не запятнать свою репутацию каким-либо неблаговидным поступком. Чего нельзя сказать о его сыне и отце Филиппа Доброго Жане Бесстрашном. Если в отношении к Филиппу Храброму все бургундские авторы солидарны, то его сын, точнее его поступки, вызывают противоречивые мнения. В первую очередь речь идет об убийстве герцога Людовика Орлеанского и последовавших за ним событиях. Шатлен, например, дает весьма критичную оценку этому герцогу[419]. Вполне вероятно, поэтому, даже несмотря на прозвище «Бесстрашный» – а в апологетической бургундской литературе доказывался вынужденный характер убийства, – Жан не мог служить эталоном храбрости для Молине. Упоминание канцлера Ролена, погибших в боях с гентцами Корнилия, а также Жака де Лалена, который считался идеальным рыцарем в бургундской литературе, Изабеллы Бурбонской, по всей видимости, должно было показать читателю, что герцог Филипп Добрый был окружен добродетельными людьми, будь то советники или родственники, что являлось важнейшей характеристикой добродетельного государя.

      Не только Молине обыгрывает имя герцога для прославления его достоинств. Шатлен также использует подобный прием в рифмованном сочинении о герцоге, но у него каждой букве французского имени (Phelippe) соответствует отдельная строка[420], превозносящая то или иное качество Филиппа Доброго. Набор этих качеств в целом не отличается от указанных выше: это и рыцарские добродетели (храбрость, удача в сражениях и др.) и добродетели государя, помогающие снискать любовь и уважение подданных, благоразумие. Иными словами, каждый бургундский автор на свой лад мог расшифровать имя государя (латинское или французское), однако сам набор добродетелей оставался по сути одинаковым.

      Отличалось только их расположение (т. е. соответствие той или иной букве), а также приводимые примеры.

      Если в отношении Филиппа Доброго бургундские хронисты и потомки в целом проявляют единодушие, остановившись на том прозвище, под которым он известен и ныне, то относительно его сына – Карла Смелого – такого единства мнений нет. Карл Бургундский при жизни получил прозвище «Смелый», однако со временем оно претерпело трансформацию. В первую очередь речь идет о французском языке[421]. Первоначальное «Смелый» – le Hardi изменилось на «Безрассудный» – le Temeraire, что имеет некий негативный оттенок. Впрочем, это прозвище также было далеко не единственным. Однако в начале правления именно храбрость Карла Бургундского вызывала восхищение у современников, причем это не было просто данью традиции и рыцарским идеалам, которые особо почитались при бургундском дворе, но отражало сам характер и поступки герцога. Шатлен отмечает, что страх перед противником был чужд герцогу

419

См.: Асейнов Р. М. Образ государя в «Обращении к герцогу Карлу» Ж. Шатлена //

Власть, общество, индивид в средневековой Европе / под. ред. Н.А. Хачатурян. М.,

2008. С. 403-404, а также в настоящем издании.

420

С ha stell a in G. CEuvres. Vol. VII. P. 284.

421

В английском языке оно так и осталось – the Bold, в немецком – der Kühne, в нидерландском – de Stoute.