Отсрочка. Жан-Поль Сартр

удерживался, едва не сорвался с губ. Он ей причинит боль, ну и пусть: он все равно спросит.

      – А вы… а сестры будут нас сопровождать?

      – Да, – сказала Жаннин. – Некоторые.

      – А… а вы?

      – Нет, – ответила Жаннин. – Я – нет.

      Он, задрожав, прохрипел:

      – Вы нас бросаете?

      – Меня направляют в госпиталь в Дюнкерке.

      – Ладно, ладно! – сказал Шарль. – Все сестры стоят друг друга, а?

      Жаннин не ответила. Он привстал и осмотрелся. Его голова вертелась сама по себе слева направо и справа налево, это было утомительно, и в глазах у него сухо пощипывало. Навстречу им катилась коляска, которую толкал высокий элегантный старик. На фиксаторе лежала молодая женщина с худым лицом и золотистыми волосами; на ноги ей набросили роскошное меховое манто. Она мельком взглянула на Шарля, откинула голову и пробормотала несколько слов в склоненное лицо пожилого господина.

      – Кто это? – спросил Шарль. – Я уже давно ее вижу.

      – Не знаю. Кажется, артистка мюзик-холла. Ей ампутировали ногу, потом руку.

      – Она знает?

      – Что?

      – Я хочу сказать, больные, они знают?

      – Никто не знает, доктор запретил об этом распространяться.

      – Жаль, – проговорил он с усмешкой. – Может, она не так чванилась бы.

      – Побрызгайте инсектицидом, – сказал Пьер перед тем, как сесть в фиакр. – Здесь пахнет насекомыми.

      Араб послушно распылил немного жидкости на белые чехлы и подушки сиденья.

      – Готово, – сказал он.

      Пьер нахмурил брови:

      – Гм!

      Мод закрыла ладонью его рот.

      – Не надо, – умоляюще сказала она. – Не надо! И так сойдет.

      – Как хочешь. Но если наберешься блох, потом не жалуйся.

      Он подал ей руку, чтобы помочь подняться в фиакр, и уселся рядом. Худые пальцы Мод оставили на его ладони сухой лихорадочный жар: у нее всегда была небольшая температура.

      – Повезите вокруг крепостных стен, – распорядился Пьер.

      Что ни говори, бедность делает человека вульгарным. Мод была вульгарна, он ненавидел ее панибратство по отношению к кучерам, носильщикам, гидам, официантам: она постоянно принимала их сторону, и если их заставали на месте преступления, всегда старалась найти им извинения.

      Кучер стегнул лошадь, и фиакр, скрипя, тронулся.

      – Ну и колымага! – смеясь, сказал Пьер. – Того и гляди, ось сломается.

      Мод высунулась из окошка и посмотрела окрест большими, серьезными и совестливыми глазами.

      – Это наша последняя прогулка.

      – Да! – ответил он. – Последняя.

      Она настроена на лирический лад, так как это последний день, и завтра мы сядем на пароход. Это его раздражало, но он лучше переносил ее задумчивость, нежели веселость. Она была не очень красива, и когда хотела выказать любезность или живость, это сразу превращалось в бедствие. «Вполне достаточно», – подумал он. Будет завтрашний день, три дня плавания, а потом, в Марселе, до свидания, каждый пойдет своей дорогой. Он был доволен, что