Возраст зрелости. Жан-Поль Сартр

чем ты думаешь? – спросила Лола.

      – Ни о чем.

      – Но ведь всегда думают о чем-то.

      – А я думал ни о чем.

      – Даже не о том, что тебе нравится эта мелодия и ты хотел бы научиться чечетке?

      – Да, что-то в этом роде.

      – Вот видишь. Почему же ты мне этого не сказал? Я же хочу знать все, о чем ты думаешь.

      – Об этом не говорят. Это не имеет значения.

      – Не имеет значения! Можно подумать, что язык тебе дан только для того, чтобы рассуждать о философии с твоим профессором.

      Он посмотрел на нее и улыбнулся: «Я ее люблю потому, что она рыжая и немолодо выглядит».

      – Странный ты мальчик, – сказала Лола.

      Борис моргнул и умоляюще взглянул на нее. Он не любил, когда с ним говорили о нем: ему было неловко, он терялся. Лола казалась рассерженной, но это потому, что она страстно его любила и терзалась из-за него. Были минуты, когда это было сильнее ее, она без причины тревожилась, растерянно на него смотрела, не знала, как себя держать, и только руки ее двигались от волнения. Сначала Борис удивлялся, но со временем привык. Лола положила ладонь ему на голову.

      – Я все думаю: что там внутри? – проговорила она. – Это меня пугает.

      – Почему? Клянусь, мысли мои вполне безобидны, – смеясь, возразил Борис.

      – Да, но… это приходит само собой, я ни при чем, каждая из твоих мыслей – это маленькое бегство от меня.

      Она взъерошила ему волосы.

      – Не поднимай мне чуб, – сказал Борис, – не люблю, когда мне открывают лоб.

      Он взял ее руку, слегка погладил и отпустил.

      – Ты здесь, ты ласков, – сказала Лола, – кажется, что тебе хорошо со мной, а потом вдруг – никого, и я не пойму: куда ты подевался?

      – Но я здесь.

      Лола смотрела на него с близкого расстояния. На ее бледном лице было написано грустное великодушие, именно такой вид она принимала, когда пела шлягер «Люди с содранной кожей». Она выпячивала губы, огромные губы с опущенными уголками, которые он так поначалу любил. С тех пор как он почувствовал их на своих губах, они поражали его влажной и лихорадочной обнаженностью на этой прекрасной гипсовой маске. Теперь он предпочитал ее кожу – такую белую, точно ненастоящую. Лола робко спросила:

      – Ты… ты не скучаешь со мной?

      – Я никогда не скучаю.

      Лола вздохнула, и Борис с удовлетворением подумал: «Занятно, что у нее такой немолодой вид, она никогда не говорит, сколько ей лет, но наверняка около сорока». Ему нравилось, что люди, которые были привязаны к нему, выглядели немолодо, это внушало к ним доверие. Более того, это придавало им некоторую немного пугающую хрупкость, которая при первом приближении не подтверждалась, потому что кожа у них была дубленая, как выделанная. Ему захотелось поцеловать взволнованное лицо Лолы, он подумал, что она изнурена, что жизнь ее не удалась и что она одинока, быть может, еще более одинока с тех пор, как полюбила его: «Я ничего не могу для нее сделать», –