Три шершавых языка. Сергей Александрович Алексеев

думаешь я тебя не заставлю, – спокойно продолжил Курт. – Неужели ты до сих пор не понял, что тебе легче будет, если мне не перечить.

      – Мне все равно, я сам по себе, – был ответ.

      – Хорошо, – сказал Курт и лениво поднялся с кровати.

      Сразу же после того как он вытянулся во весь рост все завертелось и поплыло перед глазами Марка. Потолок, стены, опять потолок, между ними вспышки ослепительно белого света сходившего в красные тона. Сознание словно куда-то убежало большей частью, потому дальнейшие события продолжались будто в плохо объяснимом сне, словно пришлось глядеть на мир через маленькое запотевшее оконце. Пол начал движение. Невероятно, но пол и вправду стал двигаться прямо перед лицом, перед самими глазами. Он рябил крашенными половыми досками с гвоздями, а между ними щелями. Порог, затем кафель, видимо это был умывальник, затем опять порог, железная дверь и за ней изгаженная белизна отхожего места замерившего в метре от лица.

      – После того, что я сделаю дальше твоя жизнь не будет такой, какой она была прежде, – начал свою речь Курт. – До конца твоих дней каждая девушка, отважившаяся поцеловавшая тебя, уловит в послевкусии то самое, что у тебя прямо перед глазами .

      – Я все понял, – тяжело дыша сдался Марк. – Я совершил ошибку.

      – Запомни это раз и на всегда, третьей попытки у тебя не будет!

      – Я понял, я больше не буду.

      – В принципе мне все равно подведешь ты меня или нет, но для закрепления материала сегодня ты будешь умирать всю ночь отжимаясь, – обнадежил Курт и швырнул Марка в стену за своей спиной. – А теперь исчез!

      ***

      День ото дня перечень упражнений дополнялся новыми элементами, а сами тренировки становились жестче, злее, резче. Пот ручьем лился с тела, а вместо дыхания слышались звуки удушья. Серьезно обогащались и приемы буксирования. И вправду, отец Курта много времени положил на воспитание сына. Часто Курт поднимался со своей кровати и, показывал как нужно ударять, делал это жестко, но всегда доходило с первой попытки. Иногда просто осыпал Марка тяжелыми ударами отрабатывая его блоки. Но это были лишь отдававшие болью в мышцах упражнения и побои, а к трудностям такого рода еще можно привыкнуть. Настоящая боль всегда в голове когда делаешь то, что заставляет переступить через свой нравственный барьер, то, что заставляет тебя быть против всех, представляет в глазах остальных настоящим отщепенцем и поддонком. И Курт неуклонно настаивал поступать так.

      Школа.

      Школа стала для Марка еще большим спасением от бед, этаким островком где можно перевести дыхание и вместе с тем, у него с невероятной силой выросло желание учиться. Только на уроках Курт не трогал его, только там никто не судачил за его спиной, не презирал за воровство. Напротив, многие даже завидовали его учебным успехам. Мало того, Марк с неподдельным изумлением открыл, как скоротечны оказывается бывают школьные уроки. Не успеешь и глазом моргнуть и звенит неумолимый звонок. Это открытие и вправду