Жизнь, которую мы потеряли. Аллен Эскенс

чью-нибудь биографию для занятий по английскому.

      – Итак… – Он приподнял бровь, наклонившись ко мне, его лицо было на редкость серьезным. – И тут у меня, естественно, возникает вопрос: почему именно я? С чего это вдруг… я удостоился такой чести?

      – Меня покорила ваша история, – брякнул я первое, что пришло в голову; неискренность этих слов повисла в воздухе между нами.

      – Покорила? Интересно чем?

      – Ведь не каждый день встречаешь… – Я осекся, пытаясь придумать, как бы поделикатнее закончить фразу. Не мог же я сказать: убийцу и педофила! – Человека, сидевшего в тюрьме.

      – Джо, нечего ходить вокруг да около, – произнес Карл, медленно и аккуратно выговаривая слова, чтобы хватило дыхания.

      – Простите?

      – Я тебя заинтересовал вовсе не потому, что сидел в тюрьме. А из-за убийства той самой Хаген. Именно поэтому мы сейчас и беседуем. Не стесняйся, выкладывай. Ведь это поможет тебе получить зачет, да?

      – У меня действительно была такая мысль, – согласился я. – Такая вещь… как убийство, я хочу сказать, ведь каждый день с этим точно не сталкиваешься…

      – Возможно, гораздо чаще, чем ты думаешь, – ответил он. – Возможно, в каждом доме найдется десять-пятнадцать процентов людей, которые убивали.

      – Вы хотите сказать, что в этом здании, кроме вас, найдется еще десять убийц?

      – Ты имеешь в виду просто убийство или предумышленное убийство?

      – А что, есть какая-то разница?

      Мистер Айверсон посмотрел в окно, явно взвешивая в уме мой вопрос, но не для того, чтобы найти ответ, а скорее чтобы решить, стоит ли мне его говорить.

      – Да, – проронил он. – Разница есть. Я делал и то и другое. Я убивал и совершал предумышленные убийства.

      – Так в чем же разница?

      – А разница в том, что ты или надеешься, что солнце взойдет, или надеешься, что оно никогда не взойдет.

      – Ничего не понимаю. А что это значит?

      – Конечно не понимаешь. Куда тебе это понять? Ты ведь еще просто сопляк, университетский молокосос, который тратит отцовские денежки на пиво и девиц и пытается получить зачет, чтобы в ближайшие несколько лет иметь возможность отлынивать от работы. И самая главная твоя забота в этой жизни – успеть до субботы пригласить какую-нибудь цыпочку на свидание.

      Страстность обличительной речи этого изможденного человека застала меня врасплох и, честно говоря, вывела из себя. Я вспомнил о Джереми в своей квартире, которого отделял от кризиса всего один щелчок пульта телевизора. Я вспомнил о матери в пенитенциарном учреждении, на вдохе взывающей ко мне о помощи, а на выдохе проклинающей тот час, когда она меня родила. Я вспомнил, как буквально проскочил между струйками, балансируя на грани возможности оплатить колледж, и мне вдруг захотелось вломить этому категоричному старому хрену, да так, чтобы он вылетел из своего инвалидного кресла. Я чувствовал, как внутри закипает злость, но я набрал в грудь побольше воздуха, как делал всегда, когда меня расстраивал Джереми, и меня отпустило.

      – Вы