Нестор-летописец. Наталья Иртенина

превосходное хиосское, – не моргнув глазом, отвечал Леон.

      – Неси. Если оно окажется не превосходным, я перебью весь твой запас амфор.

      – Не сомневаюсь, господин.

      Сириянин ненадолго скрылся, а затем выставил перед комитом расписную лакированную корчагу с круто выдающимися боками и тонкими витыми ушами. Красным по черному на ней были выведены греческие мужи, голышом упражняющиеся в ратном деле. Гавша подумал, что это особенно отчаянное храбрство – идти на врага с обнаженным, ничем не защищенным удом.

      Левкий отпробовал вино и остался доволен. Велел добавить к нему блюдо жареной свинины.

      – Отчего невесел, княж отрок?

      Гавша смахнул с глаз кудрявый чуб. Угрюмо пожаловался:

      – Ненавижу монахов.

      – Мм?! – произнес Левкий, не отрываясь от кружки. – А прежде, помнится, любил. Монашенок. А?

      – Монашки меня не грабили, – совсем затосковал Гавша.

      – Ну-ка расскажи.

      Гавша, выцедив сперва кружку хиосского, грустно поведал Левкию о мокшанских мертвецах и въедливом чернеце Григории.

      – Оный смердолюбивый чернец привел с митрополичьего подворья раба. Тот возьми и узнай в мертвечине беглых холопов, что зарезали новгородского епископа. Меня обворовали на шестнадцать гривен. За убитых холопов по закону виры нет.

      Гавша подцепил пальцами кусок свинины с костью и стал грызть.

      – Найдешь свои шестнадцать гривен в другом месте, – бодро утешил его Левкий, перетирая зубами жесткую свиную жилу. – Для княжих кметей дело нетрудное – придумать, с кого и какую виру взять. Ты лучше подумай, каково теперь полоцким боярам, которых Изяслав бросил в поруб за тех самых холопов. Думали-то, что они на полоцком подворье прячутся.

      – Что мне до полоцких, – с досадой отмолвил Гавша. – Может, они и порубили холопов. А вирником меня впервые послали, вместо хворого Вячка. Когда теперь еще пошлют.

      Гавша бросил кость рыжему псу, тайком пробравшемуся в корчму. Бродяга схватил угощение и забился под стол, стал шумно лакомиться.

      – Вижу я, не одно серебро у тебя на душе, – сказал исаврянин. – По гривнам так не тоскуют.

      – Верно угадал. Зазноба у меня в сердце. – Гавша зажал в кулак рубаху на груди. – Так и рвет душу!

      Левкий едва не расплескал вино, наливая в кружку. Расхохотался.

      – Зазноба? У тебя? Да твоя зазноба под любым бабьим подолом – задери и обрящешь.

      – В том-то и дело! – воскликнул Гавша, гневно вспыхнув. – Ее мне не достать.

      – Да кто ж такая?

      – Еврейка Мириам. Дочь ростовщика. Ты знаешь, как жиды берегут своих девок. Ни одна собака не подступится.

      – Знаю. – Левкий стал серьезным, собрал складки между бровями. – Лучше тебе забыть о ней. Выбрось еврейку из головы. Не по тебе шапка.

      Взор Гавши сделался яростным.

      – Да кто она такая! Жидовка. Я – княжий дружинник. Не по мне шапка?! Да я ее… выкраду, натешусь и отдам на потребу!

      – Не петушись, отрок, – снисходительно изрек Левкий. – Похищать девицу не советую. Знаешь, что будет после того?