Свидетели эпохи. Эмма Гордон-Холл

осмелился он, наконец, нарушить повисшее напряжение.

      – Желания, желания… – раздался приятный молодой мужской голос. – Я благодарен Богу за то, что всегда желаю большего, чем могу достичь.

      Дверь кареты открылась, и из нее вышел молодой человек в идеально сидящей черной сюртучной паре и длинном пальто. Он протянул извозчику несколько монет и молча двинулся к воротам, но из кареты дотянулась хрупкая женская ручка и оставила без надежды остаться сухим.

      – Вы говорили, что нам суждено всегда быть вместе, и что последнее, что мы будем видеть перед смертью – это лица друг друга. Вы даже не допускали мысли, что наши жизни могут сложиться иначе. Я не могу быть вашей, Артур. Вы же знаете. Знаете, потому что наши семьи отнюдь не поддерживают эту связь. Вы живете так, будто для вас закон не писан, без оглядки на мнения общества, словно не в этом времени. Вы думаете только о будущем, говорите о прогрессе и о том, что будет когда-то, но как же «здесь и сейчас»? Это вас не интересует? Я не такая, как вы. Я хочу, чтобы вы остановились и услышали меня, потому что я так больше не могу… Я устала от такой… такой… – она не могла подобрать нужного слова, в полной мере характеризующего их отношения. Бросаться громким словом «любовь» она не была готова. Ни возраст, ни титул ей этого не позволяли, к тому же она была ума столь же редкого, сколь и ее красота.

      Молодой человек не спеша вздохнул. Можно было подумать, будто ему все равно на то, что он промок до нитки. Торопить ее он не собирался, судя по всему, подобный выплеск негодования со стороны юной особы доставлял ему удовольствие и был вполне ожидаем. Она продолжила:

      – Я смею просить вас не приезжать больше к нам и не слать мне письма. У меня нет чувств к вам.

      Последние слова она проговорила на одном выдохе, опустила глаза и замолчала. Бархатное, кофейного цвета платье с кружевными воротничком и манжетами изящно подчеркивало ее тоненький силуэт. Оно было искусно сшито и сидело идеально, его дополняла того же цвета шляпка со спадающей вуалью, которая сейчас была поднята, и не затененные большие глаза заметно дрожали, боясь уронить слезы. Странно, но именно мысли об этом платье витали у него в голове. Ее слова, казалось, не относились к нему, и он лишь разглядывал то, во что она была одета.

      – Вы не помните, кто это сказал? – наконец начал Артур.

      Он говорил неторопливо, не обращая внимания ни на дождь, ни на цыкающего извозчика, ни на дрожащие слезы своей молоденькой спутницы. Он закрыл глаза, усиленно вспоминая то, что его волновало больше скучного разговора.

      – Ну, кто же, кто же это сказал? Ну, те слова про желания… «Благодарение Богу за то, что я всегда желаю большего, чем могу достичь».

      Она растерянно посмотрела. Он понял, что не вспомнит.

      – Вы что-то хотите услышать? – продолжил он.

      Ее большие серые глаза, как у фарфоровой куклы, потерянно бегали по его лицу, цепляясь то и дело за легкий