Лучшие повести для девочек (сборник). Лидия Чарская

не сделали, а разве не отнимали у меня Нину и разве не мучили ее своею холодностью…» – готово было сорваться с моего языка, но я вовремя опомнилась и молча приложилась губами к бледной щеке молодой девушки.

      – Вперед не греши! – крикнула мне вслед спутница Иры, но ее насмешка мало тронула меня.

      Я была вся под впечатлением совершенного мною хорошего поступка и охотно простила бы даже крупное зло.

      Нас повели просить прощение у начальницы, инспектрисы, инспектора и недежурной дамы.

      Еленина прочла нам подобающую проповедь, причем все наши маленькие шалости выставила чуть ли не преступлениями, которые мы должны были замаливать перед Господом. Начальница на наше «Простите, Maman», просто и кротко ответила: «Бог вас простит, дети». Инспектор добродушно закивал головою, не давая нам вымолвить слова. Зато Пугач на наше тихое, еле слышное от сознания полной нашей виновности перед нею «простите» возвела глаза к небу со словами:

      – Вы очень виноваты предо мною, mesdames, но если сам Господь Иисус Христос простит вас, могу ли не сделать этого я, несчастная грешница!

      И опять глаза, полные слез, поднялись в потолок.

      – Экая комедиантка! – вырвалось у Бельской, когда мы, смущенные неприятной сценкой, вышли из ее комнаты.

      – Белка, как можешь ты так говорить, ведь ты говеешь! – сказала, толкнув ее под руку, Краснушка.

      – Mesdames, идите исповедоваться! – звонко крикнула нам попавшаяся по дороге институтка. – Наши все уже готовы.

      Мы не без волнения переступили порог церкви.

      Институтский храм тонул в полумраке. Немногие лампады слабо освещали строгие лики иконостаса, рельефно выделяющиеся из-за золотых его рам. На правом клиросе стояли ширмы, скрывавшие аналой с крестом и Евангелием и самого батюшку.

      Нас поставили по алфавиту шеренгами, и тотчас же три первые девочки отделились от класса и опустились на колени перед иконостасом.

      Между ними была и Бельская. Прежде чем пойти на амвон, она, еще раз оглянувшись на класс, шепнула «простите» каким-то новым присмиревшим голосом.

      – Строго спрашивает батюшка? – в десятый раз опрашивали мы Киру, исповедовавшуюся уже прошлый год.

      – Справедливо, как надо, – отвечала она и погрузила взгляд в страницы молитвенника.

      – Влассовская, Гардина и Джаваха, – шепотом позвала нас Fräulein, и мы заняли освободившееся место на амвоне.

      Я стояла как раз перед образом Спасителя с правой стороны Царских врат. На меня строго смотрели бледные, изможденные страданием, но спокойные, неземные черты Божественного Страдальца. Терновый венок вонзился в эту кроткую голову, и струйки крови бороздили прекрасное бледное чело. Глаза Спасителя смотрели прямо в душу и, казалось, видели насквозь все происходившее в ней.

      Меня охватил наплыв невыразимого, захватывающего, восторженного молитвенного настроения.

      – Боже мой, – шептали мои губы, – помоги мне! Помоги, Боже, сделаться доброй, хорошей девочкой, прилежно учиться, помогать маме… не сердиться по пустякам!

      И