Лучшие повести для девочек (сборник). Лидия Чарская

нею, разгневанная до последней степени, стояла Арно.

      – C'est ainsi, que vous avez soif (это также потому, что вы хотите пить)? – бешено крикнула она Бельской и прибавила еще строже – Debarassez votre poche de tous les salités (достаньте из кармана все эти гадости).

      «Если б она знала, какие здесь вкусные вещи: горячий пеклеванник, леденцы и толокно. Это она называет salités (гадости)», – мысленно сокрушалась Бельская.

      Но, очевидно, m-lle Арно не разделяла ее мнения и вкусов.

      Осторожно, с преувеличенной брезгливостью, она извлекла двумя пальцами «tous les salités» из кармана перепуганной девочки и, держа тюричек двумя пальцами, точно боясь испачкаться, взяла другой рукой за руку Бельскую и торжественно повлекла ее в класс.

      «У-у, противная!» – мысленно бранилась попавшаяся шалунья, стараясь освободить свою руку из цепких пальцев классной дамы.

      – Mesdames, одна из ваших подруг, – начала торжественно Арно, войдя в класс и влезая на кафедру, – переступила правила нашего института и должна быть строго наказана. Таких шалостей нельзя простить! Это… это… возмутительно! – горячилась она, – Я буду настаивать на исключении Бельской, если она чистосердечно не покается и не укажет на девушку, купившую ей весь этот ужас.

      Очевидно, m-lle Арно была далека от подозрения на Гаврилыча.

      – Я иду, – продолжала она, – к инспектрисе доложить о случившемся.

      И, грозно потрясая тюричком, она торжественно вышла из класса.

      – Бедная Белочка! – сочувственно говорили институтки.

      Никому и в голову не приходило назвать Гаврилыча и этим спасти подругу. Все отлично знали, что несчастный старик мог бы из-за нашей шалости потерять насиженное казенное, хотя и очень скромное место и тогда пустить по миру семью, живущую где-нибудь на чердаке или в подвале.

      Жалко было, бесконечно жалко и до смерти перепуганную Бельскую.

      Девочки столпились и образовали группу вокруг плачущей горькими слезами Бельской.

      – Не горюй, Белочка, ведь это виноваты мы с Кирой, – говорила Краснушка, тоже чуть не плача. – Мы сейчас же пойдем и выпутаем ее, – решительно прибавила она, энергично тряхнув золотисто-красной головкой.

      – Стойте! – вдруг вырвалось у княжны, молчавшей все время и только хмурившей свои тонкие брови. – Если вы пойдете к инспектрисе, вас выключат точно так же, как и Бельскую: вы обе «мовешки» или считаетесь, по крайней мере, такими. Пойду к начальнице я и признаюсь, как и что было, под условием, чтобы Гаврилычу ничего не было, а вся вина пала бы на меня…

      – Но ты пострадаешь, Нина! – протестовали девочки.

      – Все-таки не так, как другие на моем месте. Меня не выключат потому, что Maman дала слово отцу беречь меня и я на ее попечении. И притом я ведь считаюсь «парфеткой», а парфеток так легко не исключают. Утри свои слезы, Бельская, а тебе, Краснушка, нечего волноваться, и тебе, Кира, тоже, – все будет улажено. Я ведь помню, как за меня пострадала Люда. Теперь моя очередь. Пойдем со мной к Maman, – кивнула она мне, и мы обе вышли из класса среди напутствий и пожеланий подруг.

      Крошка,