Лучшие повести для девочек (сборник). Лидия Чарская

городов, помню особенно бледную княжну, вооруженную черной линейкой, которою она водила по карте, указывая границы:

      – Берингов пролив, Берингово море, Охотское море… – звучал слабо и глухо ее милый голосок.

      Вдруг страшный припадок удушливого кашля заставил смолкнуть бедняжку. Она схватилась за грудь и поднесла платок к губам. На белом полотне резко выделились две кровавые кляксы.

      – Мне худо! – еле слышно прошептала Нина и упала на руки подоспевшей фрейлейн.

      Все помутилось у меня в глазах – доски, кафедра, карта и сам Алексей Иванович, все завертелось, закружилось передо мною. Я видела только одну полубесчувственную княжну на руках фрейлейн. Спустя несколько минут ее унесли в лазарет… Разом светлое настроение куда-то исчезло и на место его тяжелый мрак воцарился у меня на душе… Я инстинктом чувствовала, что Нина больна, и опаснее, чем мы предполагали.

      Весь день я не находила себе места. Меня не развлекали присланные нам старшими, ездившими на вербы, гостинцы: халва, рахат-лукум и в придачу к ним баночки с прыгающими американскими жителями, занявшими на целый вечер моих товарок.

      В 6 часов лазаретная девушка Маша принесла мне записку, исписанную знакомыми и милыми крупными каракульками:

      Приди ко мне, дорогая Люда, – писала мне моя верная подруга, – я очень скучаю. Попросись у фрейлейн на весь вечер, – ведь уроки кончились и ты свободна.

Твоя навеки Нина.

      Я поспешила исполнить ее просьбу.

      Княжна помещалась в маленькой комнатке, предназначавшейся для труднобольных. Она сидела в большом кресле у окна. Я едва узнала ее в белом лазаретном халате с беспорядочно спутанной косой.

      Когда я вошла к ней, она тихо повернула ко мне бледное, измученное личико и проговорила, слабо улыбаясь:

      – Ты прости, Люда, что я тебя потревожила… Мне так хотелось тебя видеть, дорогая моя!

      Я проглотила подступившие слезы и поцеловала ее.

      – Ах, скорее бы тепло, – тоскливо шептала княжна, – мне так не хочется хворать… весна меня вылечит… наверное вылечит… Скорее бы на Кавказ… там тепло… солнце… горы… Знаешь, Люда, мне иногда начинает казаться, что я не увижу больше Кавказа.

      – Что ты, что ты, Нина! Можно ли так! – пробовала я успокоить мою бедную подругу.

      Мы проболтали с нею целый вечер, промелькнувший быстро и незаметно…

      В 8 часов я вспомнила, что наши наверное уже на молитве, и, поцеловав наскоро Нину, опрометью бросилась из лазарета.

      Наступила страстная неделя… Наши начали понемногу разъезжаться. Живущие вне города и в провинции распускались раньше, городские жительницы оставались до четверга в стенах института. Наконец и эти последние с веселым щебетаньем выпорхнули из скучных институтских стен. И на Пасху, как и на Рождество, остались те же самые девочки, кроме Киры, ловко избежавшей на этот раз наказания. Та же задумчивая Варя Чикунина, хорошенькая Лер и на этот раз оставшаяся на праздники Бельская