Секретарь. Андрей Кокоулин

представь, – сказал Мёленбек, – что твоё отражение также смотрит на тебя. И также думает о тебе в зеркале.

      Лёшка попробовал нарисовать себе другого Лёшку, который вглядывается ему в глаза, кривит губы, расчёсывает намечающийся прыщик на подбородке, и вздрогнул, когда этот воображаемый, второй Лёшка показал ему язык.

      Бр-р-р!

      Это было жутко. Повеяло детскими страшилками, которые Лёшка вроде как благополучно перерос лет семь назад. Однажды в темном-темном зеркале…

      – Миры отражаются, – продолжил Мёленбек, – но, отразившись, тут же начинают жить собственной жизнью и собственным временем, становятся не похожими друг на друга, и в каком-нибудь далёком отражении некий Алексей вполне может превратиться в оленя, дерево или воробья. Или не отразиться совсем.

      – Вот спасибо!

      – Отражения почти не соприкасаются, между ними существует тонкая, как слой амальгамы, но непреодолимая граница. Но иногда… иногда…

      Мёленбек умолк. Взгляд его стал печален. Пальцы с перстнями утонули в бороде.

      – Ке-Омм, Алексей, не похож на твой мир.

      Лёшка посмотрел на Штессана.

      – Вы серьёзно? Это не игра? Это на самом деле?

      Иахим кивнул.

      – Давным-давно, – сказал Мёленбек, – когда не было ни меня, ни учителей моих учителей, слой, отделяющий Ке-Омм от одного из отражений, треснул.

      – Как это?

      – Как? Так не объяснить, – Мёленбек вытряхнул из рукава молочно-белый продолговатый камень с неровными гранями. – Я покажу тебе, если не боишься. Иахим…

      – Ты уверен, Солье? – спросил Штессан.

      – Так будет гораздо проще.

      – Что ж, пойду я постучу по манекенам.

      Штессан поднялся, подмигнул Лёшке и, выйдя, прикрыл за собой двери.

      – Это хольмгрим, кристалл-ловушка, – сказал Мёленбек, ставя камень на тонкую, проволочную подставку. – В него можно поймать чужое сознание на несколько часов или дней. Здесь он, конечно, будет работать хуже.

      Внутри кристалла плыла, заворачиваясь спиралью, искорка.

      – Вы такие чистили у Петернака? – спросил Лёшка, завороженно следя за путешествующим сквозь грани светом.

      – Там были сфагнгримы, кристаллы концентрации, – Мёленбек чуть поправил подставку. – Здесь другое. Ты готов?

      – Это как ойме?

      – Нет. Смотри на кристалл.

      – Смотрю.

      – Ин-ца-а-а…

      Долгое «а» выродилось в шипение. Хольмгрим подрагивал на подставке, будто живой. Лёшка вдруг почувствовал, как его тянет внутрь, к медленному танцу световой искры.

      – Я поведу тебя по своей памяти, – услышал он.

      Затем был хлопок.

      В Лёшкиных ушах засвистел ветер. Правда, Лёшка не ощущал ни ушей, ни головы, ни тела, но ему почему-то казалось, будто воздух старательно обдувает невидимое лицо.

      Вместо тьмы вокруг клубилась белая мгла. В глубине ее пробегали сполохи, в стороне проглядывали разрывы, и они то появлялись, то затягивались, как проплешины в тумане или бочаги в болотине.

      – Ты увидишь то, что