Секретарь. Андрей Кокоулин

не моешь! – округлила глаза Динка.

      – Кто сказал? – Лёшка попытался щёлкнуть сестру по лбу, но она отдёрнула голову. Шустрая, блин!

      – Сам сказал, – она показала ему язык.

      – Ну, значит, я лошара, – сказал Лёшка.

      Динка захохотала как ненормальная.

      – Хе-хе-хе, – передразнил её Лёшка. – Закрывайся, давай.

      Солнце спряталось за облачной пеной, поджаривая ее снизу. Воздух казался белесым, словно в него накурили.

      Интересно, подумалось Лёшке, что там у них происходит по ночам, если обязательно моё присутствие? Не оргии же. Мёленбек ещё, конечно, представлялся в роли любителя сладкой ночной жизни, но Штессан… Штессан в воображении Лёшки рисовался исключительно с прямоугольным щитом римского легионера и коротким мечом… как, блин, его! Гладиусом. Проверочное слово – гладиолус, ага. В какой-то другой ипостаси, вроде постоянно валяющегося на диване пьяного, как Женькин родитель, главы семьи или смешивающего коктейли в клубе беспечного мажора Валерки Тымчука, Лёшка, хоть убейте, Иахима не видел.

      А Штессан, кстати, убить ещё как мог!

      К особняку на Шевцова Лёшка пришёл на десять минут раньше, но ждать не стал: сначала дернул дверь за ручку (оказалось, заперто), затем пробарабанил костяшками пальцев.

      Открыл дверь Мёленбек. На нём был красный бархатный камзол с серебряным узорным шитьем и темно-красными обшлагами. Лицо его было торжественно, борода расчёсана, глаза смотрели строго и слегка сквозь.

      – Проходи.

      Лёшка вдруг оробел.

      – Я, блин, вот… чуть раньше.

      Мёленбек нахмурился.

      – Блинов не надо. Секретарю не престало.

      Он посторонился. Лёшка прошёл, расстегнул и повесил под внимательным взглядом свою куртку. Маманина перчатка выпала, и он, краснея, утолкал её обратно в карман.

      – Извините.

      – Проходи в обеденную, – жестом показал Мёленбек.

      Лёшка посмотрел на влажно блестящий линолеум и скинул кроссовки.

      – У вас тапок-то нет? А то дальше натопчу.

      Мёленбек посопел.

      – Штессан! – крикнул он зычно. – На черта ты вымыл полы? У нашего молодого секретаря случился приступ совестливости.

      Лёшка даже обиделся.

      Вот нифига себе! – подумалось ему. Ну и бородач! Только попроси меня о хельманне ещё, только попроси!

      – Штессан!

      – Что? – появился в дверях обеденного зала Иахим.

      Куртку он сменил на белую рубашку с рукавами-воланами, а ремень – на алый пояс. Кинжал, впрочем, так и остался висеть в ножнах, зацепившихся за пояс медным кольцом.

      – Наш секретарь заметил твою работу, – сказал Мёленбек.

      – И поэтому дуется и прячет глаза? – хмыкнул Штессан.

      – Я вообще не по этому, – буркнул Лёшка.

      – Он обижается на меня, – наклонившись, словно по секрету, сказал Мёленбек.

      – Почему?

      – Он думает, я его позорю.

      – А ты