Слуга. Николай Александрович Старинщиков

закончилась, и Чачин засобирался домой.

      Михалыч поднялся на шатких ногах:

      – Провожу!

      – Куда тебе…

      – Молчать!

      Михалычу вдруг вспомнилось, что он мент и может качать права.

      – Но ты не дойдешь назад! А у меня спать там негде. Даешь слово, что вернешься?

      – Ты не веришь мне, Лешка?

      – Мать твоя будет потом ругаться. Переживать будет…

      – Она у меня с пониманием!

      И вот они бредут среди парка. Какие, однако, твердые корни у сосен – подошвы того и гляди отлетят.

      Выйдя из парка, они поднялись по Дубровской улице. Маневрируя между свежими коровьими лепешками на белесом песке, прошли мимо магазина с темными окнами и остановились на перекрестке.

      Чачин по-прежнему беспокоился о Михалыче:

      – Но только чтобы до дому и нигде не свались. Кажется, в сон тебя клонит.

      – Не клонит!

      – Пошел я. Иди…

      Михалыч куражился:

      – Провожу до самого дома. А потом сверну к парку. Понятно?

      Они остановились у Чачиных ворот и стояли, словно перед отъездом в разные края.

      – Давай, Кожемяка…

      Чачин вильнул было за дверь, но Михалыч не торопился. Не стая волков гонится – можно и подождать. Он посмотрел на часы и тут согласился. Пора.

      Чачин протянул на прощание руку:

      – Я посмотрю, как ты пошел…

      – Так и пойду…

      Михалыч пожал руку и зашагал бодрой походкой прочь.

      И тут же услышал, как хлопнули сзади воротца. Оглянулся – на крыльце никого. Оставалось лишь прыгнуть к забору, чтобы не было видно из окон. Здесь он прислушался: во дворе слышалось журчание. Потому, видно, и торопился Чачин домой, что его поджимало. Но это он мог и по дороге где-нибудь сделать.

      Между тем Чачин в дом почему-то не торопился: из глубины двора слышался голос – он будто бы разговаривал с кем-то. Говорил, но ему никто не отвечал.

      Потом снова послышалось:

      – Алло!

      Дружок говорил по телефону, хотя (точно известно) не было у него мобильника. У других были, у этого – нет. Оказывается, у него в доме телефон. Они теперь у многих стоят после ввода в действие новой станции. Но не во дворе же у него стоит аппарат. Да и провод телефонный к дому не тянется. Его нельзя не заметить.

      Чачин молчал.

      – Алё, – раздалось над самым ухом. Чачин бродил по двору с сотовым телефоном. Хорош гусь… – Это Чачин… Короче, подсыпал ему, как учили… Будет спать теперь мертвым сном. Точно. Абсолютно. Еле ходит наш генерал… Ну, полковник. Я сразу понял, про кого речь. У нас один только был в деревне. Он самый и есть… Хорошо… Понял… Спасибо…

      Заскрипела сенная дверь, раздался материн голос:

      – Отвернет он тебе голову – вот посмотришь… Доиграешься ты с огнем. Думаешь, не слышала, как ты сейчас говорил? И телефон тебе сунули, чтоб звонить. Зачем ты связался?

      – Ты не знаешь. Он всю жизнь мне испортил… С самого детства… Он – Кожемяка. Я – Алеша Попович…

      – Алеша