Незримые фурии сердца. Джон Бойн

протестанты. Джек, ты с кем-нибудь из них знаком?

      – Со всеми абсолютно, – ответил Смут. – Каждый вечер на совместных ужинах мы пьем за здоровье короля и воспеваем великого Черчилля.

      Мать почувствовала, как в ней закипает досада. Она не напрашивалась, Шон сам пригласил пожить у них, мол, христианское милосердие и все такое, вроде обо всем договорились, так чего Смут злится? В конце Графтон-стрит они свернули направо и оказались на Четэм-стрит, где Смут подошел к маленькой рыжей двери, соседствовавшей с пабом, и достал из кармана медный ключ.

      – Слава богу, хозяин, мистер Хоган, тут не живет, – сказал он. – По субботам он забирает квартплату, но в дом не заходит и говорит только о чертовой войне. Он за немцев. Хочет, чтоб они отыгрались. Якобы было бы справедливо, если б англичанам переломили хребет. «Ну а кто стал бы следующей жертвой?» – спрашиваю я долбаного кретина. Мы бы и стали. К Рождеству маршировали бы гусиным шагом по Генри-стрит и, вскинув руки, орали «хайль Гитлер». Теперь до этого, конечно, не дойдет, тем более что заваруха почти закончилась. – Смут посмотрел на маму и добавил: – Между прочим, за квартиру я плачу три шиллинга в неделю.

      Мать намек поняла, но промолчала. В неделе семь дней, стало быть, пять пенсов в день. За три дня – пятнадцать пенсов. Что ж, это по-божески, решила она.

      – Фото за пенни! – выкрикивал парень с фотоаппаратом не шее, появившийся на улице. – Фото за пенни!

      – Шон, смотри! – Мать дернула его за рукав. – В Голине у одного отцова приятеля был фотоаппарат. Ты когда-нибудь фотографировался?

      – Нет.

      – Давай снимемся? – радостно предложила мама. – Отметим наш первый день в Дублине.

      – Только деньги тратить, – пробурчал Смут.

      – По-моему, будет хорошая память. – Шон подозвал парня и вручил ему пенс. – Давай, Джек, иди к нам.

      Мать стояла рядом с Шоном, но Смут локтем ее отпихнул, и она раздраженно на него посмотрела как раз в тот момент, когда щелкнул затвор фотокамеры.

      – Будет готово через три дня, – уведомил парень. – Говорите адрес.

      – Доставь прямо сюда, – сказал Смут. – Вон, брось в почтовый ящик.

      – Мы получим только одну фотографию? – спросила мама.

      – Пенс за штуку. Хотите вторую – доплачивайте.

      – Хватит и одной. – Мать отвернулась и пошла к двери, уже открытой Смутом.

      Из прихожей в отваливающихся желтых обоях наверх уходила лестница без перил, такая узкая, что подняться по ней можно было только гуськом. Мама подхватила свой чемодан, но Шон его забрал и подтолкнул ее следом за Смутом:

      – Иди посередке. А то не дай бог грохнешься и навредишь ребенку.

      Мама благодарно улыбнулась и, поднявшись по лестнице, вошла в комнатку с цинковой ванной и рукомойником в углу и невиданно огромной тахтой у стены. Оставалось загадкой, как ее сумели протащить по лестнице. Тахта выглядела столь мягкой и уютной, что хотелось рухнуть в ее объятья, притворившись, будто вообще не было событий последних суток.

      – Ну