Вещное право. Е. А. Суханов

рассматривалось как «незначительное» по силе субъективное право «с довольно скудным содержанием»: возможность владения, уступающая в случае спора обладателю любого юридического титула на вещь[102]. Имела место и позиция, признававшая юридический характер владения, противопоставлявшегося «держанию» как не имеющему владельческой защиты[103].

      В советское время эта проблема отпала, поскольку вещи, находившиеся в фактическом (беститульном) владении, приравнивались к бесхозяйным и в этом качестве должны были поступать в государственную собственность. Осторожные попытки восстановления владельческой защиты в постсоветский период были предприняты сначала в Основах гражданского законодательства 1991 г. (абз. 2 п. 3 ст. 50), а затем в п. 2 ст. 234 ГК РФ. Они были связаны с необходимостью восстановления института приобретательной давности (впервые закрепленным в п. 3 ст. 7 Закона «О собственности в РСФСР») и ограничивались добросовестным владением (до сих пор являющимся обязательным условием применения приобретательной давности). Тем не менее это обстоятельство позволяет говорить о принципиальном признании в современном российском гражданском праве защиты самого факта владения вещью, хотя и далеко не во всех случаях. Вместе с тем нет никаких оснований для отнесения фактического владения к ограниченным вещным правам[104].

      Таким образом, в российском гражданском праве владение представляет собой либо фактическое отношение, либо элемент (правомочие) других (обязательственных или вещных) прав, но не особое, самостоятельное вещное право, что само по себе не препятствует его гражданско-правовой защите (посессорной – в первом случае и петиторной – во втором). Вместе с тем отсутствие в действующем ГК (в отличие от подавляющего большинства других европейских кодификаций гражданского права) специальных норм о владении и владельческой защите следует признать его серьезным недостатком. Хотя владение и является фактом, а не правом, оно имеет известное юридическое значение и должно иметь гражданско-правовую, причем «посессорную», защиту (не зависящую от добросовестности владельца) для того, чтобы выполнять свое основное назначение – осуществлять борьбу с насильственными, самоуправными действиями и создавать эффективные препятствия для захвата чужого имущества[105]. При этом закон должен предусматривать защиту как законного, так и незаконного (в том числе недобросовестного) владения.

      Нельзя оставлять без внимания то обстоятельство, что гражданско-правовая защита владения имеет не столько юридическую, сколько нравственную основу. Как указывал И.А. Покровский, «для третьих лиц фактическое владение должно быть неприкосновенно, так как за ним стоит чья-то человеческая личность», поэтому «в институте защиты владения дело идет не о собственности и вообще не о таком или ином имущественном праве, а о начале гораздо более высоком и идеальном – о насаждении уважения к человеческой личности как таковой»

102

Хвостов В.М. Система римского права: Учебник. М., 1996. С. 273.

103

См. особенно: Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. T. 1. С. 252–257.

104

Такие попытки предпринимались в отечественной литературе (см., например: Гражданское право: Учебник для вузов. Часть первая / Под ред. Т.И. Илларионовой, Б.М. Гонгало, В.Л. Плетнева. М.: Норма, 1998. С. 299 (автор главы – В.А. Плетнев)', Гражданское право: Учебник. Часть первая / Под ред. Л.Г. Калпина, А.И Масляева. М., 1997. С. 249 (автор главы – Л. if. Масляев).

105

Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации. С. 72–73.