Страна расстрелянных подсолнухов. Григорий Жадько

что они привозят, доходит до рядовых бойцов!?

      – Ну да, если только сидеть и ждать пока мы все съедим и сносим при них, – поддержал меня Новиков.

      Волонтеры! Они свято верили в это. Я не знаю как где, а у нас все получали нацгварды, что бы распределить в одном направлении – почта работала исправно. Новые комплекты на рынках можно было еще раз продать. Покупали же сердобольные, слали нам… и осуществлялся круговорот воды в природе. Кто-то получал душевное спокойствие, призрачную славу, а кто-то деньги.

      – «Неучтенка» это золотое дно, – сказал я Новикову. – Задрало. Все всё знают, но молчат и нацгварды опять в шоколаде.

      – Да. Кому война – кому мать родная.

      Я еще не сказал, что в нашу палатку попал Валек, который так здорово выручил нас в свое время со спиртом. Собственно мы сами его пригласили, когда заселялись. Он незаметно примкнул к нашей четверке, и мы теперь держались вместе. Как-то в порыве чувств, я решил подарить ему сваренный мной топорик. В свое время его не обнаружили нацгварды, когда нас потрошили. Он заинтересовался и обрадовался подарку. В свободное время Валек практически не выпускал его из рук, уходил, метал в деревья, считал обороты, шаги, любовно точил об кирпичи и чуть ли не спал с ним.

      – Эх!! Щёбы я так жил! Метатель топоров из племени Кровавого Скальпа, – удивлялся Лопушок.

      Я только улыбался его неожиданному увлечению. Никто тогда не мог предположить беды, а она уже караулила нас.

      Первый бой, он трудный самый

      Через неделю, когда ноги пострадавших зажили, нас послали в первый бой. Да и не бой это был. Рано утром роту подняли, опять не накормили, дали сухой паек, и отправили. Предстоял марш восемь километров. Конечным пунктом определили заброшенный полевой стан тракторной бригады, бывшего совхоза «Рассвет».

      По гравийной дороге, неровными взводными колоннами мы шли без разведки, без головной заставы, без боевого охранения, как и в прошлый раз.

      Наш замухрышка старлей, блестя очками, шел впереди, и командирский планшет весело бил ему по тощей заднице. «Ать-два! Веселей шагай! … Веселей шагай! Не падай!». Сержанты услужливо шли по бокам, а рядом прилепился радист с радиостанцией.

      – Кто этот штымп? – лепетал Моня. – Слишком быстро пешкодралим, шо то, кажется, захотели с нас олимпийцев вылепить.

      Не успели мы дойти до полевого стана с полкилометра, как вдруг свет померк, и что-то обрушилось. Мы присели от неожиданности. Кто-то упал на колени. Некоторые поползли ползком. Все окуталось дымом. Без промедления ударило снова и снова. Крики! Кошмар. Кажется, вся дорога вздыбилась и опрокинулась на нас. Ничего не стало видно. Темно. Песок в глазах, едкий запах тола, взрывчатки. Второй взвод, который шёл впереди, перестал существовать в принципе. Туда ёб.. в смысле упало почти одновременно больше пяти мин. Легли плотно – две батареи работали.

      – Самолет, – истошно крикнул кто-то. – Бомбы!

      – 120 мм. минометы шарашат, –