Страна расстрелянных подсолнухов. Григорий Жадько

Плавали, бывало, – процедил сплевывая Новиков. – Хотя лучше лежать с прежней телкой, чем с новой болезнью.

      Моня собрал глаза кучкой на переносицу, потрогал нос и улыбнулся:

      – Разве я говорю: нет?

      Представление закончилось распитием бутылочки белого сухого Real Forte. Майор милостиво разрешил по такому случаю и сам присоединился.

      – Godbye! девчонки! Как мы тут скучаем без вас! – крикнул кто-то, когда они уходили.

      Это было правдой. Этот кто-то сказал за всех нас.

      ***

      В течение недели в лагере установилось относительное спокойствие, но нацгвардов это не устраивало. Каждый вечер они вколачивали нам, что мы на крючке у комендантского взвода а его задача воспитывать нас всеми возможными методами. Самый иезуитский способ заключался в следующем: они любили неслышно красться по дорожкам среди палаток или тайно подобраться к курилке. Особенно их раздражало, если откуда-то звучал смех.

      – Хорошо живется паскудам! – беленились они, и казалось руки у них дрожали от негодования.

      Тихо, обязательно тихо, воспитатель говорил, скорее, шептал под нос:

      – Слава Украине!

      Если мы не подскакивали и не рапортовали:

      – Героям Слава, – возвращался и говорил, что вечером будет политинформация на плацу. Плац – это поляна за оружейкой. Политинформация – будут избивать, нещадно до членовредительства. В таких случаях лучше было падать. Пока нацгвард, не сбивал с ног, не успокаивался. Такая натура. Если кто-нибудь из куривших в курилке не приходил, все равно узнавали об этом и били всю палатку, где жил тот, кто не пришел. «Слава Украине – Героям Слава!» Это ты должен крикнуть даже ночью на автомате, когда бы тебя ни разбудили. «Слава Украине – Героям Слава».

      – А что если колючей проволокой обмотать – сказал Гаврилов, – и боевых гадюк им запустить.

      – Таки да… ну вот почему они, когда маленькими еще были, не сдохли? – соглашался Моня – Насколько в этом мире было бы меньше проблем и зла!

      Я нашел минутку, позвонил домой:

      – Привет мама! Как вы там? … Понятно. Мы уже в части. У нас все хорошо. Сегодня давали манную кашу. Это кошмар, ты знаешь, как я ее люблю. … Да, конечно. … Да, здоров. Может, даже поправился. Не курорт – но жить можно.

      Время летело, свободных минут не оставалось, и это было хорошо. Если задумываться обо всем было бы тяжелее.

      Один фрукт из нашей палатки, Козьменко, начал заигрывать с нацгвардами. Его часто наблюдали в их окружении. Он шестерил, оказывал им мелкие услуги, а перед нами напротив ходил с надменно брюзгливым выражением лица, неопределенно на что-то намекал. В конце концов, наша неразлучная команда, собралась его проучить. Подкараулили уклониста на выходе из туалета, накинули на голову его же одеяло и молча хорошо отвалтузили. Парня как подменили. Он оказался понятливый. Вновь стал как все, а нацгвардов стал избегать за километр.

      Сегодня к полудню, когда стало особенно припекать, приехали волонтеры