Кордицепс. сергей михайлович жолудь

В переплетениях рук и ног, поп и тел, писатель заметил голову Патоша. И голова эта блаженно сияла, как надкусанное яблоко, где проглотил вкуснейший кусочек, а в оставшейся части увидел жирного желтого и довольного червяка, только на половину жирного желтого и довольного. Такое некое спорное блаженство. И писатель, что было силы, ударил по ней. Не кочергой – ладошкой. Показалось, что клубок из тел зашевелился гораздо раньше, чем сама голова. Медленно шестеренки в креплениях этого механизма заскрежетали зубьями: кто – по часовой стрелке, кто – против.

      Патош открыл глаза. Несколько секунд он фокусировал взгляд на писателе. Это было непросто, видимо, одурманивший его туман рассеивался неохотно, цепляясь за встречные потоки воздуха. Еще спустя несколько минут клубок окончательно распутался в четыре полуголых тела, и только тогда Патош смог решительно зацепиться за край реальности. Даже приподняться и присесть на край кровати. Помимо него, там, за гранью, остались три девицы: юные, сексуальные и беспомощные.

      – А, Бэ, Вэ, – кивнул в их сторону Патош и облизал пересохшие губы.

      – Сука, ты, – еще раз замахнулся писатель, для солидности той рукой, в которой была кочерга.

      – Постой,– чуть дернулся назад Патош,– я все объясню.

      Но обещание не сдержал, а совершенно неожиданно захохатал, как ребенок, честно и наивно. Писатель даже опустил руку, такой реакции он не ожидал. Ему ужасно хотелось размозжить эту дурную голову, но истерия, подобно той, которую он сейчас наблюдал, заставляла не только передумать, но и пожалеть этого бедолагу. Видимо, жизнь наказала его куда более сурово.

      – Где мой телефон?– успокоившись, спросил писатель.

      – Дурак, какой телефон!? Пойми, ты теперь с нами. Ты свободен. А свободному миру не нужна никакая связь, даже телефонная.

      Патош продолжал качаться по кушетке, лапать спящих подружек и купаться в своей неадекватности.

      – Гребанный наркоман, – сквозь зубы прошипел писатель,– хотя бы скажи, где мы?

      – Мы в реальности. Мы с тобой, – он хлопнул по заднице одну из девиц, – с нами в реальности. Абсурд, фантастика, сон? Нет, это – реальность. И я всегда, всегда это знал. Только не знал способ, не знал, каким образом. Но Бэ, о, моя любимая, Бэ!

      Он обнял одну из девушек, и писатель припомнил ее смутный образ из машины. Видимо, это она его усыпила, а теперь просто спала здесь. Довольная и мягкая. О, как несправедлива жизнь!

      – Она, она помогла мне, показала дорогу, – продолжал Патош, целуя спящую, куда попало (а попадало куда надо),– но я не мог один, не мог. Я обязан тебе. С первой нашей встречи я понял, что ты настоящий. Не раб и не слепец. Но человек. Смелый и добрый, а, главное, достойный, чтобы присоединиться к нам. Не злись, не спрашивай: почему и как?.. Знай, что иначе было нельзя. Только таким образом: тайно, решительно и быстро. Все великие дела происходят тайно, решительно и быстро. А наше дело, несомненно, великое.

      Писатель отбросил в сторону