Кордицепс. сергей михайлович жолудь

тоже,– согласилась Белка, а задумавшись, еще и добавила .– И секса.

      Снова засмеялись, и обе, как по команде, приподнялись с кушетки. Словно в поисках того, кто или что сможет воплотить все их желания. Писатель сидел напротив за столом. Патош валялся на том же месте на полу. Бэ – заботливо рядом. Все напряглись. Даже воздух.

      – Еще я помню Бэ и ее психа,– сменив улыбку на неулыбку, добавила Белка.

      – Блин, хоть бы этот урод меня не трогал, – начала осматривать свое тело вторая девушка в поисках следов Патоша, словно, если бы он ее трогал, обязательно бы остались такие следы, как будто, это был не Патош, а химловушка.

      – Сама ты, урод,– не выдержав, вслух произнес Патош.

      Писатель, даже было, чуть не засмеялся, но реакция девушки заставила сдержаться. Точнее, никакой реакции не последовало. Абсолютно. И почему-то стало совершенно понятно, что для этих двух девушек в этой избушке более никого не существовало. И данный факт предстал настолько очевидным, настолько удобным, что не просто нужно было в него поверить, а даже захотелось это сделать, забыв о всей рациональности и твердости своих умозаключений и прежних рассуждений. Но писатель стал отгонять подобные мысли прочь, как всякий нашедший клад, оставляет мысли о добровольной сдаче его государству в обмен на малую долю и спокойный сон. И сном он снова принялся объяснять для себя все происходящее вокруг. Патош, тем временем, кажется, забыл о зудящей челюсти. На радостях вскочил на ноги и метнулся к кушетке. Замер в позе удивленного пингвина и принялся наблюдать. Бэ задумалась о своем. Видимо, свое укладываться у нее в голове не очень хотело, потому она ерзала по полу, пока спиной не уперлась в стену. Подопытные девушки спокойно сползли на пол, потянулись к дощатому потолку, с которого местами свисала паутина, а, зацепив ее рукой, противно поморщились. Очень синхронно. И очень обе.