Драматургия. Артур Олегович Лазарев

пап и даже Бога для гарантий какой-то высшей справедливости и хотя бы относительного покоя и гармонии. Но стоит признать, что это и правда убийство в известной степени всех вышеуказанных институтов, ведь в конечной точке это приведёт к миру кукол и зеркал, где одно безжизненное смотрится во второе. Не это ли мы наблюдаем каждый день? Люди заходят в церковь на праздник поставить свечку, потому что так надо. Они ставят её, повторяют пару заученных молитв и с чистой совестью отправляются далее по своим делам, совершив некий будничный акт. Но эта вера механистическая, не требующая никакого шевеления души или накала эмоций. И такая вера есть некая насмешка над страстями Христовыми, тем паче в Гефсиманском саду, где в человеческом отчаянии человеческими устами повторялись слова Господа: «Да минет меня чаша сия». Так же люди иногда ходят на выборы, стачки и митинги, где они то с бюллетенем, то с листовкой в руках определяют, как им кажется, своё будущее. Но если перед ними встанет выбор – умереть за свою идею и принципы или вернуться домой – то они без раздумий выберут второе, потому что цена жизни – это тот предел, за который никому не хочется переступать… Чаще всего и не жизни даже, а просто некоей зоны комфорта, которой человек не в силах поступиться.

      Поэтому пример Авраама и сына его Исаака – это не просто победа веры, это победа абсурдизма, победа иррационального. А что же с Иовом? В известной степени он оказывается в той же ситуации отчаяния ввиду открытого давления на него высших сил. В той же степени он должен ощущать бессмысленность или как минимум несправедливость происходящих с ним событий. Имевший некогда всё, теперь Иов нищ, одинок, болен и презираем. Он оказывается один на один со всем миром и с самим собой, дни его уже исчислены, и, видимо, самое время отречься от всего и во всём разувериться. Думаю, каждый человек хотя бы раз в своей жизни пребывал в подобной ситуации, ситуации запредельного отчаяния. В подобном состоянии люди чаще всего ломаются и ещё более топят себя своими переживаниями и поступками. Казалось бы, это относится и к Иову, который сначала принимает всё происходящее с ним стоически, но затем призывает к ответу самого Бога. Тем не менее Иов не сломлен, и не сломлен по причине той же веры, что заставляла Авраама воздеть нож над Исааком. Он продолжает верить в своего Создателя и в создателя своего былого счастья, поэтому он не хулит его по советам жены и не отдаёт ему всё на откуп по советам друзей – он понимает, что в уравнение его жизни, да и всей вселенной вкралась какая-то ошибка, и он хочет узнать об этом от первоисточника, от Бога. И то, что окружающим кажется кощунственным, – для Иова и самого Бога является абсолютно нормальным. Проще говоря, так же как вера Авраама даёт право на смирение, так и вера Иова даёт право на справедливость. Кьеркегор не просто прочувствовал экзистенциальный ужас и абсурдизм двух ветхозаветных ситуаций, но он ещё и уравнял их в известной степени между собой, показал, насколько религиозное переживание может быть