Что такое глобальная история?. Себастьян Конрад

Европы у Макнила, сыграли труды марксистов и тех ученых, которые испытали воздействие исторического материализма. Марксистские идеи стали особенно влиятельны после 1945 года – и не только в Советском Союзе и странах Восточного блока, но также в Латинской Америке, во Франции, в Италии, Индии и Японии. В СССР и Китае всемирная история была институционализирована после прихода к власти коммунистов и играла в науке куда большую роль, чем на Западе. Кафедры всемирной истории были основаны во многих университетах. В Китае примерно треть всех университетских историков работали в институциях, специализировавшихся на всемирной истории, – цифра совершенно невероятная в то время для Европы и США. Правда, «всемирная история» в китайской интерпретации была весьма своеобразной и гораздо меньшей по охвату, чем у Тойнби или Макнила. Многие историки-марксисты занимались историей только одной страны, описывая ее в терминах универсальной марксистской модели исторического развития. В Советском Союзе Сталин инициировал издание канонического «Краткого курса истории ВКП(б)», где излагалась довольно жесткая последовательность стадий развития. Ученые, как правило, сначала прибегали к дедукции, чтобы затем отыскивать в истории свидетельства, подтверждающие верность универсальных образцов развития, выведенных изначально как чистые абстракции. Задача эмпирического исследования заключалась в том, чтобы подогнать реальность под готовые теоретические выкладки[61].

      Мир-системная теория возникла в 1970–е годы как реакция на сочинения, которые можно назвать, парафразируя сталинский тезис, «всемирной историей в отдельно взятой стране». Неоконченный труд Иммануила Валлерстайна, первый том которого появился в 1974 году, приветствовали историки всего мира. Ученый сосредоточился на системных процессах и призвал ученых понимать прошлое в существенном глобальном контексте, не ограничиваясь абстрактной логикой развития (см. главу 3)[62].

      Евроцентричная интерпретация всемирной истории по-прежнему доминировала – даже Валлерстайн предполагал в своей теории ясный центр, исходя из представления, что все государства и регионы постепенно инкорпорировались в европейскую мировую систему. Однако нельзя сказать, что никто этого не оспаривал. Внутренняя фрагментация и плюрализация исторического знания играли важную роль в появлении критических подходов. История ментальностей школы «Анналов», различные формы «микроисторий» и «лингвистический поворот» подрывали макроисторические нарративы и бросали вызов евроцентризму[63]. В то же время все большее значение приобретало страноведение. Если всемирные историки просто отталкивались от богатого эмпирического материала исследователей тех или иных регионов, то страноведение с его интересом к динамике и путям развития отдельных областей выполняло до определенной степени роль коррективы к агиографии «восхождения Запада»[64].

      Не

61

Sachsenmaier D. Global Perspectives. P. 184–191; Littrup L. World History with Chinese Characteristics // Culture and History. 1989. № 5. № 39–64.

62

Wallerstein I. The Modern World-System: In 4 vol. Berkeley, CA: University of California Press, 1974–2011.

63

О США см.: Novick P. That Noble Dream: The «Objectivity Question» and the American Historical Profession. New York: Cambridge University Press, 1988.

64

Berger M. T. Under Northern Eyes: Latin American Studies and US Hegemony in the Americas, 1898–1980. Bloomington, IN: Indiana University Press, 1995; Harootunian H. D., Miyoshi M. (eds.). Learning Places: The Afterlives of Area Studies. Durham, NC: Duke University Press, 2002.