Конец лета. Даниэла Стил

протянул Динне кусок французской булочки и сыр. Ее работы были расставлены по всей комнате, двадцать две картины, и все ему нравились. Динна взяла хлеб с сыром и улыбнулась.

      – На чердаке хранится еще тридцать картин, и еще четыре – у Ким.

      – Вы просто сумасшедшая.

      – Ничего подобного.

      Бен протянул ей персик.

      – А я говорю, сумасшедшая. Однако я ничего против не имею. Но, может быть, вы придете завтра вечером на открытие новой экспозиции? В этом ведь нет ничего плохого? Или вы даже это боитесь сделать?

      Бен явно ее провоцировал, и Динне это не понравилось:

      – Кто вам сказал, что я боюсь?

      Она откусила сочный персик и улыбнулась.

      – А разве кто-то должен сказать? Просто я не вижу никакой другой причины, почему бы вам отказываться выставлять свои картины.

      – Я отказываюсь, потому что это не имеет смысла.

      – Это в вашем отказе нет смысла. – Их разговор мог бы походить на спор, если бы они оба не смеялись. Отчасти тому способствовало и выпитое вино. – Но, несмотря ни на что, вы мне нравитесь, – объявил Бен. – Мне нравится иметь дело с сумасшедшими вроде вас.

      – Я не сумасшедшая, а просто упрямая.

      – И вы выглядите точь-в-точь как женщина с картины Уайета. Вы тоже заметили сходство?

      Бен поставил стакан. Его взгляд снова притягивал Динну. После короткого колебания она кивнула:

      – Да, заметила.

      – Только у вас я могу видеть глаза. – Бен очень долго удерживал ее взгляд, потом наконец отвел глаза. Он подумал, что у той женщины с картины глаза должны быть точно такими же. – У вас красивые глаза.

      – У вас тоже.

      Тихий голос Динны напомнил шорох бриза на пляже в Кармеле, и оба вспомнили вечернюю прогулку. Некоторое время Бен молчал, рассматривая ее картины.

      – Вы сказали, что это ваша дочь. Это правда?

      Он посмотрел на Динну, ему хотелось узнать о ней больше.

      – Да, ее зовут Пилар, ей скоро исполнится шестнадцать. Она очень хорошенькая, гораздо красивее, чем на картинах. Я нарисовала несколько ее портретов.

      Динна с грустью подумала о портрете, выселенном декоратором из кабинета Марка в холл.

      – Некоторые из них довольно неплохи.

      Теперь Динна чувствовала себя с Беном непринужденно и могла открыто признать, что ей нравится собственная работа.

      – Где она сейчас? Дома?

      – Нет. – Динна посмотрела на Бена долгим взглядом. – Она улетела на юг Франции. Ее… мой муж француз.

      Динне хотелось сказать, что Марк тоже в отъезде, что он в Греции, но ей почему-то казалось, что это будет предательством с ее стороны. С какой стати рассказывать Бену, что Марка нет? Разве ей что-нибудь нужно от этого мужчины? Он уже сказал, что ее работы ему нравятся, чего ей еще желать? Динне хотелось спросить Бена, женат ли он, но ей казалось, что это тоже будет неправильно. Его семейное положение не должно ее касаться. Он пришел сюда только ради ее картин, и то, что его глубокие глаза цвета морской волны смотрят на