Серебряный поэт. Вадим Шарыгин

снега солнечного скатерть расстилая,

      Очаровал поэта мир, намедни,

      Околдовала город оглашенность угловая…

      Ключ Иппокрены

      Однажды, где-то в разгаре ветреного осеннего дня, волнообразно шумящего, раскачивающегося кронами, приглядываясь к деревьям, травам, ощути в привольную хаотичность листопада, я вдруг почувствовал присущую всему – невероятную, естественную лёгкость или беззаботность, или полновесное доверие всего ко всему, царящее в природе, – сменяя друг друга, меняя облик до неузнаваемости, или даже как будто бы соперничая друг с другом, да ещё, подчас, обладая лишь мигом для существования – участники жизни природы – не имеют в себе самих никакой трагедии, зависти, подлости, как это бывает сплошь и рядом у людей, напротив, все жители мира природы – вольны и спокойны, уступчивы, знающие своё общее начало, своё единство и поддерживающие его.

      Борьба за «место под солнцем»– очень усл овна, скорее даже, театрализована, важен не результат, а процесс: эхо шелохнувшегося листа, всплеск голосочка птицы, стремительное завихрение падающего с высоты снега, дождя, каждого листика, «разбивающегося насмерть» – всё это лишь красивая декорация, фон для совершенно умиротворённой, гармоничной картины мира природы… Ни вражды, ни смерти, ни одиночества – ничего нет из постоянного набора человеческой жизни!

      Мне захотелось попробовать в строке этот «свободный, осмысленный хаос», хаос ради созвучия, жертвующий сиюминутным содержанием и даже смыслом! У нас слишком много подчас «содержательности жизни» и слишком мало ощущения или знания жизни и доверия к ней. Мандельштам неспроста у меня в эпиграфе, но как зачинатель торжества «беспамятной строки».

      «Каково тебе там – в пустоте, в чистоте – сироте…»

Осип Мандельштам1.

      В прах растеряв обитателей, облик, на облако глядючи,

      Тяжко вдыхаемый лёгкими, мой переулок, старея,

      Мерно светал под шагами, и скрипка Шагала витала…

      Сны захоронены в дни – как в курганах уложены вятичи.

      Скоро уже… Уже стали минуты… Скорее, скорее!

      Ревель. Свирель. И свирепость вандала Виндава видала…

      Ладно, пусть так, пусть прохладные статуи сквера и скверное

      Завтра – затравленно ждёт нас и дышит на ладан, и клянча

      Милостыню у глазеющих в строки, ох, строги, наверное,

      Выступят прутья из темени, будто бы рёбра из клячи.

      Славно скудеют шумы, словно губы поэта, поэтому

      Двор, оркестрованный хором созвездий и гоном звериным,

      Сладостно спит… Мне, горнистами горными, горнами спетому,

      Слякотно грезится грязь и взрыхлённая рыхлость перины.

      Жизнь – секундантам, а мне на дуэльной дистанции – вымыслы:

      Счастье. Оживших поэтов стихи – льются, время снедая[1]!

      Блеск антрацитовый – руки из жерла истории вынесли.

      …Нет ничего. Только пламенный сон. Только юность седая…

2.

      Ещё непроницаема,

      Ещё нет видимых причин.

      Лишь варево гудит: горсть звёзд, щепотка плача…

      Из глубины доносится,

      Как первый снег, во

1

снедать – здесь в значении «сокрушать».