Серебряный поэт. Вадим Шарыгин

дойщиков закатов стынет скопом!

      Пусть только каждый сотнетысячный со мной

      И жар нескошенный – могильщиками вскопан,

      Я славлю обездвиженного слова взбег,

      Брусчатку подавай мне, жизнь,

      И готику сусветной речи!

      Бухарским пловом вскормленный молчит узбек,

      Ни слова не поняв, ничем поэту не противоречит.

      Благим, рождённым в грохоте нездешних гор, —

      Глаголю твердь, елейный аромат сицилианских сосен.

      Народ мой на расправу с жалким смыслом скор

      И к жизни, за пылинку отданной поэтом, сонно сносен!

      Я жажду жажды,

      Зной вам в помощь, ходоки, —

      По сломленным рукам, по пятнам крови – выцветшим и ржавым!

      Снедаемые тишиною сны легки

      Моей, правдоподобной, от дождей до сумерек, державы…

      Стеклянная есть твердь! …Не достучаться мне:

      Ладони в кровь и медленная пустота

      Стены облезлой…

      И боль въезжает в сердце на лихом коне.

      Парад-алле… Доносит воздух:

      Костыли и топот жезла.

      Навеяно Винсентом

      Explicit mysterium[2]

1.

      Измаянных – изломанным молниями небом —

      Руками, хлопками просят сойти со сцены,

      Не мешкать, не мешать! Соборы с высоким нёбом

      Смыкают напевы в хор, реквиемом ценны…

      Вот ёкнуло в груди сердце, часы возвестили

      Глубокую полночь, в которой несут мерно

      Осмелившегося

      Ослушавшегося

      Ослышавшегося безумца! Строй Бастилии —

      В почётном карауле. И пасутся мирно

      Стада округлых минут на циферблате чинном.

      Динь-Бом… – по имени тишину называя,

      В напольных часах хадж звуков… Схож с мёртвым мужчина…

      Сочится жизнью ночь, как рана ножевая.

2.

      Острого цвета солнце,

      Пронзая толщу заспанного быта,

      Пробилось-таки к глазам,

      К лиловой дрёме…

      Тщетно разыгрывая безмятежность,

      Зная, что карта бита,

      Любуюсь падающей тишиной, кроме

      Волчьих пятен на распахивающейся двери – тлен итога —

      Минора полна каменная Минерва —

      Снится мне, на обложке Древнего мира, не буди, не трогай!

      Но мира не будет… Мы с ним, мы – нервы:

      Вытянутые, выпростанные, втоптанного стона струны!

      Напитаны бунтующей кровью вены.

      Вышедшие нам навстречу: полуночи, пустоши и страны

      Воспитаны в аду чувств благословенных.

      Загнанный в яму безумия,

      Или стяжавший взлёт глубокий?

      Столетий ствол, молнией разбитый, спилен.

      Жизнь отдана искусству. Убогие глазеют лежебоки.

      Охранной охрою осыпан храп спален.

      Любящим цветом оттенена неминуемая потеря.

      Последняя роза осенняя – блёкла.

      Таинство слабой занавески в створе утра. Рассвет потерян.

      Чирк солнца. Зарделись бездонные стёкла.

3.

      В разгаре сумерек: сад, споры

2

Свершается таинство.