Название | Серебряный поэт |
---|---|
Автор произведения | Вадим Шарыгин |
Жанр | Поэзия |
Серия | |
Издательство | Поэзия |
Год выпуска | 2018 |
isbn | 978-5-907051-28-7 |
И ещё… Не передать мне… Тайна… Помню лишь:
Ширма, простынь, я, младенцы на руках, иконы рядом
…И божественна молитвой вскормленная тишь!
Бессловесный ли немотствующий хор
Темноты, иль статуарность мысли полуночной? —
Только, понял я, как на расправу скор
Ветер времени. Сломали, будто позвоночник,
Годы – веру в лучшее, в людей, идёт
По пятам – стук одноногий, вой, живой по сути!
Чуть заснежена душа, который год
Я во снах живу, протянутой рукой посулы
Собираю, благодарствуйте, поклон,
Паперть каменная моё сердце приютила.
И счастливая тоска взяла в полон,
И навис над млечной Аттикою меч Атиллы!
Мнемозина, дай мне алого вина,
Пощади огарок славной каторги поэта!
Стих – обряд поэзии. Душа видна.
И заснеженное сердце бьётся, льётся где-то…
Отголоски
Пропащая пора:
Туман чуть призрачен и богом позабытые ступени длятся…
Остатки сумерек. Бесед останки и беседки.
Окститься надо бы, прийти в себя, но влажный взгляд
Блуждает в россыпях сухого глянца.
Не слёзы… может, так глубок покой, на слёзы едкий?
Протяжны чаянья церквей.
На безымянной тишине разложены пасьянсом судьбы —
Донельзя глубока, замысловата, омут просто…
Вповалку листья. И пахнет осенью упавшей. Всевиноватый вид, как будто суд был…
Молчание торжественно, как стол в минуту тоста.
Всевышний… Вишни… Вышний Волочёк…
Смех давешний, давнишний, вешний. Я потешно вторю —
Набрякшему уничижению, всей подоплёке:
Окраине ноябрьского дня, где-то в России, там, где-то во тьме, там, к счастью, горю —
Нет места!…Только слышен голос лет, такой далёкий…
Затерянный среди обугленных ночей, померкших судеб, силуэтов
На обветшалых скулах зданий – твержу без удержу, держу пари
О том, что бездыханностью силён извечный миг зари, и силу эту
Не превозмочь! Москву, mon cher, печением берлинским одари,
Мой век Серебряный, продли свои подлунные шаги, пусть клятвы грянут!
Обуреваемый бездействием, кровоподтёками со стен,
Я слышу голоса, поверх морщин, поверх причин и благодарных грамот.
Неисчислимые Пьеро: в подтёках, и глаза в глаза со сцен.
Естественной, давно уж, стала жизнь: без Рильке, без Цветаевой – без гимна.
И я сорю словами, в ночь, на рейде, врангелевский Крым, дымы…
И только синеокая тоска моя – совсем, совсем, со всем бездымна!
Бездомна Родина моя, где дамы, господа, дома, да мы…
Внимало сущее игре теней и света —
На лакированных штиблетах, на штыках.
Шершавый шершень сел на лист извета.
И ветер штору не заметил впопыхах.
Зияла пустота. Нутро огней погасло.
Спала