Несъедобное время. Мария Фомальгаут

поделать, я никогда не знаю, чем закончится история. Я не вижу финала. Я и начала-то не вижу, иногда только пульсирующую красную линию в хитросплетении варианства. Нет, на самом деле она никакая не красная, это мне специально сделали опцию такую, чтобы видел истории в красном цвете.

      Тогда первый раз увидел его, он сидел через два места от меня, еще кивнули друг другу, типа, вон оно как бывает. Уже потом задним числом спохватился, задумался, – а кого, собственно, я видел.

      Потом заметил его второй раз в каком-то крестовом походе, стояли с ним на крепостной стене, смотрел на лучников, мы лучников видели, они нас нет, – вот тогда-то я первый раз посмотрел на него как следует.

      Сказать, что я удивился, значит, ничего не сказать. У меня просто в голове не укладывалось, что я не один такой.

      Почему я не убил его тогда?

      Так все очень просто.

      Не получал я такого приказа – убивать.

      Кивнули друг другу, как недавние знакомые, и все.

      Он был в нескольких шагах от меня – он еще не видел меня, заметил только через несколько секунд, и этих секунд мне хватило, чтобы крепко сжать его горло и повалить врага на мраморные плиты пола. Мой противник оказался сильнее, чем я думал, я уже не ожидал, что смогу его одолеть, так отчаянно бился он под моими руками – прошло словно несколько вечностей подряд, прежде чем тело подо мной забилось в конвульсиях и безвольно обмякло. Я обернулся, почти физически чувствуя на себе чей-то взгляд – каково же было мое изумление, когда я увидел за своей спиной… своего врага, которого только что убил. Он целился в меня из какого-то неведомого мне оружия своих веков и тихонько посмеивался, будто говорил – ну что, взял?

      …из-звините.

      Да что ж такое, это опять не моя история, опять не моя, я же свою историю хотел рассказать, а не чужую, а все чужие вылезают. А моей истории нет еще, её придумывать надо, а я в жизни никогда ничего не придумывал…

      Нет, я, конечно, запрос посылал, и не один, и не два, спрашивал – что делать.

      Ответа не получил.

      Оттуда, из центра, ничего не сказали.

      Оттуда после трехтысячного года вообще ничего не говорят.

      Так что убивать я его не стал, и он меня тоже убивать не стал, видимо, тоже куда-то послал запрос, и ему тоже убивать не велели.

      Он просыпается.

      Это мне Райтер сказал.

      Я еще хотел спросить, кто он – не спросил, сразу понял, о ком идет речь.

      О нем.

      Мириады темных вероятностей, в которых проблескивают красные нити – истории.

      Нет, не с этого надо было начинать, не с этого, а с того дня, когда встретились в тридцать каком-то там веке, посреди огромного мегаполиса, ждали истории, истории не случилось, но черт возьми, все датчики только что буквально орали, что история будет.

      А истории не было.

      Сели на крыше какого-то понаворочанного ресторана, заказали что-то немыслимое, и пить нельзя, и не пить нельзя, там-то я и сказал:

      – Что-то происходит… с ним.

      А потом уже Райтер сказал мне:

      – Он просыпается.

      Нет,