Несъедобное время. Мария Фомальгаут

спускается в архив, наталкивается на очередь, – сегодня все спускаются в архив, сегодня все хотят вспомнить, что было там, там, у того берега. Архив молчит, – нет, не совсем молчит, выдает какие-то цифры и факты, архив ничего не скажет про луг, залитый солнечным светом, и про Кэтти, и про – ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу.

      И у всех от мала до велика срывается с уст:

      – Кэтти.

      Ну, или там Лиза, или Эльза, или еще как.

      И – по всем отсекам, по всем коридорам, по всему челноку клич:

      – Полный наза-а-а-а-ад!

      Кто-то, правда, еще возразить пытается, ну вы сами посудите, какая Кэтти, откуда Кэтти, почему Кэтти, это когда было – Кэтти-то, а мы когда, – мы-то, от Кэтти и косточки истлели, и память сама, и…

      Его не слушают.

      Потом его пристрелит кто-то, потом будут искать – кто пристрелил, так и не найдут, да и не особо стараться будут искать.

      Потому что.

      Кэтти.

      Пришел рай.

      Нет, не на земле.

      Во сне.

      Пришел осторожно, постучался к людям, люди открыли, люди пустили, люди всегда сны пускают. А там озеро, прозрачное, до самого дна, и кажется, что лодка плывет по воздуху. А там еще цветы в человеческий рост. А там еще вода на вкус как вино. И…

      Люди просыпаются, сонно потягиваются, вспоминают сон – надо же, какой. было там еще что-то на деревьях, что-то, что-то, что-то… А, ну да, бриллианты на деревьях росли.

      Там.

      Там, куда так и не причалил челнок.

      Люди встают, на работу идут, ну кто где работает, меж собой переговариваются, видели, чего, видели, как, бриллианты на дереве, вино в реке…

      Ходят.

      Переговариваются.

      Смеются.

      На пульт управления и не смотрит никто. А? Что? Какой полный вперед, окститесь, куда там полный вперед, смеетесь, что ли…

      – В чем дело?

      Это она на меня сердится.

      Она.

      Хозяйка моя.

      А я что, а я ничего, а я что могу сказать, ну не получился сон, не получился, кто ж знал, что люди на удочку не клюнут, кто ж знал…

      А она все равно сердится, ух, как сердится, плевать она хотела, что там людям понравилось, не понравилось, она жить хочет, а как она теперь жить-то будет, а? Как, спрашивается?

      Капитулирующе выставляю вперед руки, спокойно, спокойно, счас, счас все будет, скорее, скорее клею другой сон, уже неважно, какой, сон не клеится, черт их пойми, людей этих, что им надо…

      Ей некогда ждать.

      Она убивает меня.

      И не говорите, что я не могу этого говорить, что меня уже нет в живых. Я и не говорю, меня уже нет, только тень моей тени, воспоминание воспоминания.

      С ней шутки плохи.

      С Целью-то.

      …просыпаюсь.

      Я.

      И еще я.

      И еще много-много разных я.

      Ну а как вы хотели, у каждого человека своё я.

      Вот они все и просыпаются, каждый со своим я. Беспокойно подскакивают на постели, растирают виски, потягиваются, позевывают, вспоминают. Что-то было, что-то, что-то, нехорошее что-то, что-то…

      А.

      Ну да.

      Черная