Убыр: Дилогия. Шамиль Идиатуллин

и сосредоточился на упражнении. Надо будет – по спине щелкнет или еще как-то обратит на себя внимание.

      Не обратила.

      Я добил алгебру, быстренько покончил с русским и татарским, увяз было в физике – и опять, вытаскивая справочник из стола, краем глаза засек красную кофту почти за спиной – за левым плечом, вернее.

      Что за дурацкая манера над душой стоять.

      Я хотел было повернуться и осведомиться, ну чего надо уже. И тут наконец понял, что атомная масса не три, а четыре, и, значит, все делится поровну и задача, считай, сделана. Быстренько дописал решение – действительно быстренько, еще «Final Slash» не кончилась, а она четыре с половиной минуты идет, – захлопнул тетрадь, стащил один наушник и недовольно спросил:

      – Ну чего?

      Мне не ответили.

      Я оглянулся. Кроме меня, в комнате никого не было. На кухне, судя по звукам, тоже.

      Я стащил второй наушник, встал и прислушался.

      Было абсолютно тихо, даже густые ароматы с кухни растекались совсем беззвучно, не доносилось оттуда ни стука, ни шипения с журчанием.

      – Мам, – сказал я вполголоса.

      Молчание.

      Я осторожно вышел из комнаты, осмотрелся еще раз, заглянул на кухню. Она уже была вылизана и по-чистому заставлена парадно приготовленными блюдами. Елки-палки, там, кроме лагмана, гуляша и картошки по-французски, был еще торт «Зебра» и два салата, в том числе мой любимый зимний. В самом деле праздник, что ли?

      – Мам! – сказал я громче.

      Молчание.

      Я заглянул в Дилькину комнату и, помедлив, в родительскую спальню. Везде было тихо, прибрано и темно. И явно не было мамы.

      За Дилей ушла, понял я, повернулся – и опять краем глаза поймал красное пятно.

      Вздрогнул, остановился, медленно развернулся.

      Рукав красной кофты торчал между тумбочкой и кроватью.

      У нас мама чокнутая насчет чистоты и аккуратности.

      Она моет полы три раза в неделю и каждые выходные устраивает генеральную уборку.

      Она не кормит ни нас, ни папу, пока мы не заправим постели и не повесим форму или там куртки.

      Она устраивает мне выволочку, если я, когда развешиваю выглаженные вещи, напяливаю на одни плечики летнюю и фланелевую рубашки.

      И она никогда не оставляет свои вещи где-то, кроме шкафа. Она никогда не бросает их на пол. И уж совсем никогда не перекручивает их, как половую тряпку.

      Кофта была скомкана и перекручена, будто мама снимала ее неуклюже, одной рукой, а потом, вместо того чтобы расправить и повесить на плечики, скомкала и запихнула в узкую щель, подальше от глаз.

      Я присел на корточки перед кофтой, осторожно протянул к ней руку, увидел, как в полумраке трясутся пальцы, и только тут понял, как испугался.

      Я тронул рукав указательным пальцем. По пальцу щелкнула мелкая искра. Я вздрогнул и нечаянно заорал:

      – Мама!

      – Да, Наиль, – глухо откликнулась мама. – Ты пришел уже? Я все, открылась.

      Я вскочил и побежал к ванной,