Змеиный медальон. Кира Владимировна Калинина

"Огонь и вода – проводники ищущего разума, – объяснила Мара. – Но дым костра браккарийцы могут учуять".

      – Начинаем, – команда для Кешки. Остальные, похоже, не нуждались в указаниях.

      Он закрыл глаза, вздохнул и попытался обратиться в сплошное ухо, раскинутое на сотни вёрст. А потом его подбросило над шалашом, и лес извергся водопадом звуков, оглушительным месивом человеческих голосов, звериных и птичьих криков, шума, стука, треска и переливистого мощного гула, в котором Кешка не сразу распознал шелест листвы.

      Вот на что способен круг слухачей, рывком втащивший его за собой в тонкий мир акустических вибраций, который в этот самый миг Кешка назвал для себя Эфиром. От неумелого чужака ничего не требовалось – только привыкнуть к грохочущему, верещащему, ревущему, гудящему сумбуру, раствориться в нём, не проявляя себя ни вздохом, ни мыслью. Так, наверное, поступает хороший слушатель на концерте – всеми чувствами погружаясь в музыку и позволяя исполнителям вести себя, куда они сочтут нужным…

      …Перестук копыт, лошадиное фырканье, шум дыхания многих людей, кожаный скрип, металлическое позвякивание. Мелодия конного войска в походе.

      Внезапно Кешка увидел их – так ясно, будто парил над ездоками на планере. От неожиданности он вздрогнул, но браккарийцы, кажется, не заметили всплеска на глади блаженного спокойствия, в котором пребывал круг. Это спокойствие затопило Кешу, стёрло его тревогу, как волна стирает следы на песке.

      Отряд был невелик – два десятка всадников, запасные и вьючные лошади. Они двигались вереницей, неспешным шагом, облачённые, несмотря на жару, в толстые шерстяные плащи с оплечьями из шкур, похожих на волчьи, но тоже совершенно чёрных. Некоторые даже прикрыли головы капюшонами и сидели, нахохлившись – точно вороны, распустившие по сторонам крылья. У них были красивые смуглые лица с правильными чертами и странные глаза – выбеленные, бесцветные, неподвижные. Под плащами лоснилась чёрная кожа, поблёскивало серебро перевязей и ножен, чеканные бляшки украшали конскую упряжь.

      Двигался отряд по старой, заросшей, но ещё различимой дороге. Впереди ехал, тревожно кося глазами, длинноволосый человек – дотемна загорелый, в распахнутой на груди линялой рубахе с закатанными рукавами, в потёртых кожаных штанах и мягких сапогах со шнуровкой. Проводник? Ходили же в прежние времена люди в Захотимские леса…

      Позади всех, чуть отстав, двигались ещё двое – не такие рослые и ладные, в поношенных плащах, один в буром, другой в серо-зелёном, без оружия, бледнокожие, на лошадях в простой упряжи. Кешка принял их за слуг. Но коллективный окуляр круга изменил ракурс, лица отставших оказались совсем близко… от взглядов их вполне обычных, человеческих глаз перехватило дыхание и закоченело нутро.

      Так это и есть жрецы Шалаоха?

      Один из них, мелкий в кости, светловолосый, поднял голову и чуть придержал коня, словно почуял что-то. Кешке казалось, жрец смотрит прямо ему в душу, и душа леденеет, скукоживается…

      Лица жрецов отдалились. Кешка увидел браккарийский отряд сверху, из-под облаков – цепочка чёрных