Змеиный медальон. Кира Владимировна Калинина

прислушайся.

      – Не умею. И, честно говоря…

      – У вас на Той Стороне что, и слушать не умеют? – удивилась Маниська. Искренне, по-детски, как удивлялась поначалу его незнанию местных легенд.

      Кешка промолчал. Он устал объяснять, что "на Той Стороне" тоже живут люди, по-другому живут, и это не значит плохо.

      Хоть бы оделась она, что ли. А то и правда сейчас Прыня заявится…

      – Тебя же Мара учила!

      – Учила да не выучила, – Кешка пожал плечами. – Не понимаю я, как это у вас выходит.

      – А вот я тебе покажу – как.

      Маниська ткнула ему кулачком в солнечное сплетение.

      От неожиданности Кешка опрокинулся на спину, а она тут же легла ему на грудь, прижалась щекой, ухом – жаркая, пышная – укутала волосами. И замерла, задышала ровно, будто уснула.

      Кешка приподнял голову, вглядываясь ей в лицо сквозь спутанные пряди. Левый глаз и правда закрыт. Правого не видно.

      – Маниська, – негромко окликнул он. – Ты чего?..

      Она не шелохнулась.

      А в общем, это было не так плохо – чувствовать шеей её дыхание, ощущать животом жгучее давление груди. Жар, только что казавшийся нестерпимым, переродился в приятное тепло. Кешка глядел на небо, синее-синее, в редких белых мазках, и думал почему-то о море из телевизионной рекламы. Сапфировая рябь вдали от берега, вблизи – прозрачная бирюза в россыпи солнечных бликов. Белый песок, пальмы и двое на берегу – идеально загорелые тела, распластанные в блаженной неге…

      Иркин хахаль возил её в Турцию, и они вот так же лежали у прибоя, она – длинноногая, тонкая, в отчаянно смелом бикини, и он… О нём думать не хотелось. И о злых словах, которые бросила Ирка ещё в первый приезд, когда Кешка, дурень, взялся попрекать её… "Ты думаешь, чего я с тобой целый год вожжалась? Любовь-морковь у меня к тебе была, что ли? Да просто в нашей дыре одни придурки и алкаши! А на безрыбье, сам знаешь…" Теперь это неважно. Всё равно он никогда…

      Маниська вздохнула, шевельнулась, села, сонно моргая. Без неё стало легко, но… пусто.

      – Так вот оно какое – море. А я думала, это что-то вроде озера, только побольше.

      – Я сам моря живьём никогда не видел, – сказал Кешка. – Это просто картинка…

      – Но ты знаешь, какое оно. Ты мне показал. Я слышала шум и запах…

      Шум и запах? В его голове было только изображение с телеэкрана. Кажется…

      – А эта, твоя, – Маниська скривилась. – Ты ей не нужен был. Так, время скоротать. У вас в деревне-то парней мало. Да к тому ж она тебя старше.

      – Всего на год, – ошарашено промямлил Кешка.

      – И ростом выше.

      – На два сантиметра…

      – А грудь у неё цыплячья, зад тощий, зато губяки – во…

      Она выпятила, вывернула губы, презрительно дунула.

      Кешка рассмеялся бы – или обиделся – если бы не был так потрясён. Ладно, Мара – она и на человека не похожа, но эта разбитная деваха походя прочла, что у него на душе!

      – Слушай, как это у тебя получается?

      – Просто… – лукавая усмешка. – Хочешь, научу? Ты только делай, как я скажу.

      Маниськины