Змеиный медальон. Кира Владимировна Калинина

а другое – изо дня в день, в одном ряду с опытными и сноровистыми парнями, утюжить ниву живым комбайном, пока не онемеют плечи и не зарябит в глазах от волнующегося золотого моря. У здешних кос были слишком короткие ножи, неважно выкованные, слабо заточенные и скверно отбитые, о ручках на косовищах никто и не слыхивал. Кешку подняли на смех, когда промучившись пару дней, он срезал с вербы подходящую ветку, сделал посередине желобок и закрепил на рукояти, стянув концы конопляной верёвкой. Два вечера он убил, регулируя посадку ножа, а худой желчный Тюха, считавшийся мастером по косам, ходил вокруг и грозился "яйца оторвать", если криворукий чуженин испортит добрую вещь.

      После всех этих манипуляций дела пошли лучше – Кешка всё ещё был среди отстающих, но уже не самым последним. Он косил чище и быстрее лентяя Валынды и медлительного Прыни, а время от времени опережал и мальчишку Лепеня. Но сегодня, похоже, не его день. Коса налетела на кочку, лезвие погнулось, и Кешка вытянул шею, отыскивая взглядом Велета. Он у косарей вроде бригадира – ни у кого больше нет точильного камня и бруска, чтобы прямить косу. Теперь пока догонишь, пока выправишь нож… Этак и Дий Валында его нынче обойдёт.

      Конечно, никто Кешку не погонял, не стоял над ним с плёткой и секундомером. Но обидно, когда тебя за салагу держат. Вон даже девки, что жницы, что вязальщицы снопов, над ним подтрунивают…

      Он хлебнул воды из берестяной фляги, и тут далеко впереди Велет, голый по пояс, весь багровый, лоснящийся, обернулся и крикнул:

      – Кончай работу!

      Дважды просить никого не пришлось. Парни побросали косы и гуськом потянулись к склону ближайшего холма, где тесной стайкой толпились берёзы.

      – Я сбегаю окунусь, – сказал Кешка в спины Стичу и Мухе. И не стал оборачиваться на девчоночьи смешки.

      Они будут лежать под деревьями, жевать с хрустом яблоки, лук, шамкать чёрствым хлебом, варить кашу, иногда ходить к роднику за водой, пересмеиваться, флиртовать, некоторые разбредутся парами по укромным уголкам. Жара тяжела только в работе. А когда зной спадёт, Велет снова выведёт их в поле, и они будут вкалывать, пока не стемнеет и не явятся первые звёзды.

      Роща, в которую направлялся Кешка, была в три раза дальше, но мысль о прохладном тенистом озерце придавала сил. Напиться вволю, нырнуть в глубину, смыть с кожи едкий пот – это же настоящее блаженство…

      Разгорячённому телу вода показалась ледяной. Кешка выстирал футболку, когда-то салатовую, а теперь грязно-жёлтушную, и кинул на ветку – сушиться. Выплыл на середину озера, лёг на спину, наслаждаясь прохладой, свежестью и покоем.

      Он давно потерял счёт времени, и где-то в череде горячих страдных будней заблудился его день рождения. Досадно, конечно. Но какое имеет значение – в мире с двумя лунами, первобытным устройством жизни и крылатыми монстрами в ночи – сколько ему лет? Он работал наравне со всеми, но слишком часто ощущал себя ребёнком, который многого не понимает, не знает, не умеет и не волен распоряжаться собой.

      По правде, все они тут дети малые под Мариным присмотром.

      "Я говорила тебе, что предчувствую