Одна нога здесь… Книга вторая. Владимир Владимирович Титов

ни странно, купцы вовсе не спешили горевать об утрате вместе с ним, а даже наоборот, словно бы приободрились. Семигор дружески хлопнул Божесвята по плечу, отчего тот чуть убавился в росте, и довольным голосом проревел:

      – Фу ты, ну ты! Аж от сердца отлегло! А то я, грешным делом, решил, что если книга мне не достанется, то порешу я тебя, головушку бедовую! Прямо как затмение нашло…

      Божесвят фыркнул в ответ:

      – Дак и я тебя в этаком случае извести решил. Уже и яд приготовил, – он предъявил оторопевшим слушателям крохотную скляницу с каплей какого-то темного зелья. – Точно, словно затмение в голове. Думаю, не мне, так и не тебе пусть…

      – Слушай, Божесвят, а на хрена она нам вообще сдалась, эта книга?

      – Так, сон, вроде как… – неуверенно ответил коротышка.

      – Вот именно, что сон! Книга-то старье!

      – Слушай, а ведь и впрямь. Рухлядь. На кой ляд она мне сдалась?

      – То-то! – хмыкнул Семигор. – Так, что говоришь, яд на меня заготовил?

      – А ты, небось, ночью с дубинкой подкрался бы! Вот умора! Ха-ха!

      Оба дельца весело расхохотались, один раскатисто, а другой несколько визгливо, и обнялись как самолучшие друзья, а Заяц в который раз сказал себе, что ничего не понимает в природе человеческих отношений. На этот хохот к ним поспешил знахарь, ругаясь на дельцов:

      – Чего регочете? У человека горе, а вам всё смех!

      Заяц удивленно и обрадовано воззрился на него:

      – Чурич, а ты откуда взялся?!

      – Из тех ворот, что и весь народ! – пробубнил в ответ Чурич. – Знамо откуда. Погулять пошел, а потом слышу, в корчме трамтарарам поднялся, я давай ноги в руки, прибежал, дверь не отпирается! Окна тоже как заколдованные стали – вроде бы и есть, а открыть не моги! Ещё бы чуть и за подмогой побежал, но тут народ из дальнего оконца полез, я и остался помогать. Потом разбойников этих ваших оттаскивал подальше, а после уж и вы вырвались…

      Заяц осмотрелся. Повозка Божесвята стояла рядом с их корчмовой телегой, набитой каким-то барахлом, чуть на отшибе от полыхающего двора. Огонь перекинулся на соседние пристройки – конюшню для Многонога, птичник, дровню, сеновал, амбар, и теперь дожирал ограду. Небо потихоньку начинало сереть, навскидку было этак часа два-три ночи. Послышались приближающиеся голоса. Старик что-то втолковывал Докуке, ведшему под уздцы Многонога, негромко переговаривались меж собой Белята с Вербаном, что тащили на плечах по два ругающихся свертка каждый. Где-то в темноте слышно было, как крякают утки и повизгивают напуганные свиньи, вовремя вызволенные Зайцевым помощником с подворья. Дойдя до временного стойбища, Докука поспешил задать корма настрадавшимся от страха лошадям, рыжие здоровяки с кряхтеньем побросали на землю свертки, оказавшиеся четырьмя спеленатыми разбойниками, которым только и удалось спастись, а старик, устало щурясь, поприветствовал всю честную компанию: