Одна нога здесь… Книга вторая. Владимир Владимирович Титов

милость, и тогда рыжий не станет его убивать, а просто скинет в яму к зверю, или от стыда спрыгнуть туда самому вместе с книгой? Чтоб, стало быть, не досталась никому? Как там сказано у Велеслава? «Я ли смерть заклинаю? Я ли её приму?» Да… Это будет мужественным и красивым шагом, о котором потом перехожие гусляры станут слагать выспренние и самую чуточку печальные песни. Что-то вроде того:

      Да уж и Заюшка он, Осмомыслович,

      Порасправил свои круты плеченьки,

      Воскидал он буйну головушку,

      Побежал-помчал яко ярый тур,

      Полетел стрелою, серым соколом,

      Опрометь кидался во темную глубь,

      Во провалище-ямище чёрное,

      В погреба-пещеры в Чернобожии!

      Не забьется сердце, не дрогнёт душа,

      Не поплачет никто по сироточке…

      Растрогавшись словами, что так ненавязчиво сложились сами собой, Заяц незаметно для себя чуть-чуть подпустил слезу, пожалев сиротку, при этом с легкой грустью улыбаясь, отдавая должное безумной своей храбрости. Хорошо хоть не зашмыгал носом, вовремя сообразив, что никто о его беспримерном подвиге так и не узнает…

      Вербан, разминая запястья, кивнул старику:

      – Что, дедуля, твоя книга?

      Одноногий заходил с боку, уже занеся палку для решающего удара:

      – Похоже, что моя.

      И тут корчмаря осенило! Нет, даже озарило, причем так ярко и сильно, что у него чуть не полыхнуло из глаз. Он вскинул вверх руку с книгой и возопил, словно опытный нищий, вымаливающий у косносердечной толпы жалкое подаяние:

      – Стойте! Вы что же, подумали, будто я её украл? Вот и делай после этого людям добро… А я ведь так и знал, что этим окончится, что подозревать будут в самом плохом да ещё и избить попытаются. А она говорит: нет, ничего не будет, просто забери книгу и…

      – Кто, «она»? – насторожил уши старик.

      – А я знаю? Я её и в глаза не видел. Просто в тот вечер, когда вы все у меня устроились, был мне голос женский, словно с потолка! Я даже подумал поначалу, что всё – кукушка в голове завелась. Ну, в смысле, того, сбрендил. – Заяц сочинял, чем дальше, тем вдохновеннее, что, в общем-то, и понятно, когда речь идет о спасении собственной шкуры. – Сказала, что её зовут Любава, и велела мне пойти, забрать из твоей сумки книгу и понадежней спрятать её, потому как скоро начнётся в корчме заваруха, и книга может пропасть, а этого никак невозможно, оченно книга важная и ценная. А потом уж, когда опасность минует, тогда её и возвратить. Я отнекивался, как мог, я, мол, мирный корчмарь, не к лицу мне в колдунские усобицы влезать… да будто она меня спрашивала! Возьми, говорит, книгу, припрячь и не рассуждай, а не то… Я уж не стал слушать – ладно-ладно, говорю, госпожа, сделаю, только не серчайте…

      – Любава… – старик сразу как-то весь пообмяк, глаза затуманились, а палка вернулась на своё место, перестав грозить Зайцевой голове.

      Остановился и рыжий. Заяц же понял, что, назвав имя загадочной Любавы, угодил