Урки и мурки играют в жмурки. Фима Жиганец

ещё как-то терпел. Но когда барышня со слезами на глазах призналась, что не захватила в поход туалетную бумагу, Дима сорвался и выдал массу любопытных случаев из жизни замечательных людей. Алик запомнил только про папашу Хэма да ещё про какого-то французского великана со сложной фамилией, который подтирался молодым гусёнком.

      При воспоминании о фамилии Алика Сутрапьянца пробило на лирику.

      – Слышь, Костя, – проникновенно обратился он к следователю, – почему так несправедливо мир устроен? У одних фамилия как фамилия. Скажем, хоть бы и Костанов. Костанов – это звучит гордо. А другим достанется какой-нибудь голимый Сутравусмерть…

      Костя влил в себя очередную мензурку, чтобы как следует осмыслить услышанное и ответить по существу.

      – Алик, это исключительно твои личные комплексы, – пояснил он медику. – Нет в мире идеальных фамилий. Ни одной.

      – А твоя чем плоха? – спросил Сутрапьянц.

      – Ты знаешь, как меня шеф называет, когда ему вожжа под хвост попадает?

      – Нет…

      – Ты, говорит, не Костанов, ты Шайтанов! – воспроизвёл Костя. – Тебя, говорит, черти сотворили, когда хрен полоскали в рукомойнике. Как следователь ты находишься на пещерном уровне. Тебе, говорит, не преступников, тебе мандавошек у мамонта ловить…

      – А у него у самого какая фамилия?

      – Не знаешь, что ли? Смирнов у него фамилия.

      – Вот так всегда, – расстроился Алик. – Как сволочь, так с приличной фамилией.

      – Да он не сволочь, – сказал Костя. – Он прокурор. Алик, давай ещё раз на Коляна глянем.

      – Началось, – скроил недовольную физиономию Алик. – Эх, раз, ещё раз… Это не музей мадам Тюссо. Хорошо, вспорю я ему брюхо. Получишь свою гистологию. Но попозже.

      – Да не нужна мне пока гистология. Мне бы поверхностный осмотр.

      – Поверхностный я уже сделал. Аппендикс ему вырезали. Судя по шву, в глубоком детстве. Громадный рубец, чуть ли не колючей проволокой стянут. Во коновалы были!

      – А то сейчас лучше, – саркастически вклеил Костя. – Чего ещё?

      – В Усольске этот тип сидел, – сообщил Сутрапьянц. – В семьдесят четвёртом году. Наколка на правом предплечье.

      – Неплохо, – похвалил Костя. – Это уже нечто. Других картинок нет?

      – Она мне нужна, его Дрезденская галерея? Иди уже, гляди. И мёртвого затрахаешь.

      Алик подвёл Костю к столу, и перед следователем во всей первозданной наготе открылся давешний труп Коляна. Вдобавок к сообщённому патологоанатомом сюжету Костанов узрел на левой груди Коляна перекошенную морду леопарда с развёрстой пастью, справа – голую девку на фоне игральных карт и медицинского шприца, в центре – православный крест с четырьмя карточными мастями, а на бедре левой ноги – весёлого чёрта, бегущего с залатанным мешком через плечо.

      – Было счастье, да чёрт унёс, – констатировал Костя. – А что на спине?

      Алик перевернул тело. Спина была чиста, как поцелуй невесты.

      – Давай снова пузом кверху, – скомандовал следователь и выудил из кармана небольшую плоскую «цифровуху». –