Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий. Нелли Шульман

наклонила медный, помятый чайник над его пиалой, – он у меня помощник… – Осман-батыр заметил, что в пристройке нет книг, или школьных учебников:

      – Странно, ее сын, по возрасту, должен в школу ходить. Русские все в школу ходят… – Осман учился у муллы, как было принято среди казахов. Он хорошо знал Коран, свободно говорил по-арабски, и на турецком языке:

      – Китайцы нас в покое не оставят… – горько подумал он, – выгонят с нашей земли. Придется опять бежать, в Индию, в Турцию… – некоторые кланы давно поселились в тех местах. Русский, представившийся товарищем Котовым, намекнул Осману, что советский Казахстан открыт для казахов, живущих в Китае:

      – В республике ценят культуру казахского народа… – слышал он уверенный голос, – в школах ведется преподавание на вашем родном языке, издаются книги, ведется вещание по радио, есть национальные труппы театров… – в разговоре с Эйтингоном Берия усмехнулся:

      – Бандит на такое не клюнет, но стоит его прощупать, Наум Исаакович. Вдруг он расчувствуется, и в нем взыграет национальная гордость… – добавил министр, – как в ваших евреях… – Науму Исааковичу не очень понравилась интонация начальства, однако он уговорил себя:

      – Просто послышалось. Еврейский народ доблестно сражался. Взять, хотя бы, статистику, по Героям Советского Союза… – читая в «Правде» указ об очередном награждении еврея, Наум Исаакович говорил себе:

      – Ерунда, насчет того, что мы шли, как скот, в расстрельные рвы и газовые камеры. Мы воевали и погибали, за советскую Родину, у нас действовали партизанские отряды… – он признавал смелость даже у врагов советской власти, таких, как доктор Горовиц и ее муж:

      – И Гольдберг бесстрашный человек, – кисло думал Эйтингон, – и Розе в храбрости не откажешь… – наедине с Розой ему, иногда, становилось неуютно. Наум Исаакович вспоминал занятия в хедере:

      – Яэль тоже привечала Сисеру. Она подала обед, а потом хладнокровно вколотила колышек в его висок. Но здесь все охраной утыкано… – он заставлял себя не оглядываться, – и Роза так не поступит. У нее девочки на руках, она мать, благоразумный человек… – красивые руки женщины, с маникюром, цвета свежей крови, орудовали тупым, столовым ножом:

      – Она меня обвела вокруг пальца, заказала стейк, чтобы передать острый нож Марте… – Эйтингон успокаивал себя тем, что Роза нисколько не похожа на дочь Кукушки:

      – Она поддалась на ее уговоры, Марта ее разжалобила. Мерзавка внучка Горского, а он врал всем подряд, и глазом не моргнув… – казах, сидевший напротив него в чайной, ничем не напоминал Рыжего, но Эйтингон понимал, что они похожи:

      – Осман, кажется, тоже упрямец… – темные, спокойные глаза казаха заставили его подумать о командире особой подводной лодки МГБ, тоже Герое Советского Союза, капитане Фисановиче. Судно базировалось в специальном порту, неподалеку от поселка Де-Кастри. Лодку использовали для деликатных миссий. На ней Эйтингон предполагал вывезти Паука и Дебору в СССР:

      – Фисанович