Внутри. Евгений Гатальский

ей свои пальцы, ожоги, к счастью, почти не видны.

      – То есть списки с рабами ты пропустил?

      – Да, – просто отвечаю я.

      – Но тебя долго не было.

      Мне стыдно, что я обманываю свою Сэнди, и обманываю достаточно глупо, без вкуса, но радуюсь, что с этого момента получаю возможность говорить честно.

      – Пауэрс пропал, – говорю я. – На звонки не отвечает, дома его нет.

      Сэнди смотрит на меня с волнением. Над фритюрницей пролетает тощая муха.

      – Думаешь, дело в искусствоведе?

      – Надеюсь, что в нем. Это многое бы объяснило.

      – Надеешься? – Сэнди удивляется.

      – Лучше пусть это будет один враг, имя которого ты знаешь, чем…

      Я вздыхаю.

      – Ты уловила суть.

      Сэнди согласно кивает.

      – Я об этом не задумывалась, но ты прав.

      Она поворачивается к раковине, включает воду и принимается за фритюрницу. Если бы фритюрница была живой, с сознанием, даже при этих условиях, она, фритюрница не могла бы вспомнить, когда ее в последний раз мыли. Я и сам не помню, когда в последний раз ел картошку. Сэнди, думаю, тоже.

      Гейси трется о ноги Сэнди. У моей Сэнди лосины достают до коленей. Ее бледная кожа – самая приятная кожа в мире. Лучше, чем кожа Клэр с липким искусственным загаром. Самая солнечная женщина на свете не любит солнца и постоянно его избегает.

      – Нам надо уехать на пару дней, – говорю я.

      Мне неприятно это говорить, потому что есть только одно место, где меня и мою Сэнди примут на время большее, чем для обычной вечеринки.

      – Ты готов терпеть моего Папочку? – Сэнди улыбается.

      Я знаю, под ее приятной кожей сейчас прячется не самый приятный вид волнения, но моя Сэнди всегда умела его скрыть.

      – Обстоятельства вынуждают его терпеть, – говорю я.

      В поместье Папочки всегда много солнца. Самая солнечная женщина на свете относится к солнцу так же, как я к Папочке.

      Гейси что-то мурлычет.

      – Было бы неплохо знать, что за обстоятельства, – добавляю я, поднимаюсь с пола и иду к шкафчику, где хранится кошачий корм.

      Сэнди меня опережает. Она нежно наступает мне на ногу. Голая щиколотка трется об мою ногу, как Гейси терся об ее.

      – Я сама. – Сэнди улыбается мне в глаза.

      Я целую ее в губы.

      Гейси мурлычет опять. Затем еще раз. А потом еще. Я отпускаю Сэнди. Та говорит коту со злостью:

      – Подождешь! – Злость моей Сэнди добрее всякой добродетели. – Уже забыл, как уничтожил мой ковер?

      – Я думаю, что он и не помнил, – говорю я. – Он же кот.

      – Этому коту надо бы оторвать яйца. – Сэнди насыпает в миску корм, а не понимающий угроз Гейси благодарно на нее смотрит. Моя Сэнди выпрямляется, я говорю:

      – С утра соберем вещи или лучше вечером?

      – Надо же позвонить Папочке, разве нет?

      – У нас нет выбора, дорогая. Это значит, что у Папочки нет выбора тоже.

      Сэнди вздыхает.

      – Все настолько серьезно? Думаешь, искусствовед не успокоится?

      – Пока Пауэрс не объявился, лучше относиться