Внутри. Евгений Гатальский

только что зажгли. Но в комнате никого нет.

      Я смотрю вниз и вижу кожаные ремни. Их чувствуют мои кости, ремни впиваются в мое тело… тело, которое приковано, насколько я могу судить по красным линиям, к другой пентаграмме, нарисованной на стене. Меня собираются принести в жертву сатане, или кому-то просто нравится меня пытать, пытать изощренно, видеть в своей пытке искусство…

      Искусствовед?

      Я уже не сомневаюсь, что это он. И мозги на коврике цвета Сэндиной накидки тоже его рук дело. Осталось привязать ко всему этому поведение Клэр и незнакомого хипстера – и можно умирать хотя бы с каким-то пониманием смысла своей смерти. Я хочу увидеть лицо искусствоведа, чтобы плюнуть в него. Но в комнате никого нет.

      Я вешу на пентаграмме и жду. Вешу и жду. Я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем дверь открывается.

      В комнату входит женщина в латексе. Она запирает дверь на ключ, подходит ко мне и спрашивает:

      – Хочешь есть?

      – Чего?

      Женщина в латексе бьет кулаком мне в нос. Кровь течет по подбородку. Я хочу его вытереть, но вовремя вспоминаю, что я распят на пентаграмме. Я смотрю на лицо женщины в латексе и только сейчас понимаю, что она в маске. Все ее тело – один сплошной латекс, ни миллиметра кожи, только черные волосы опускаются за спину. В тусклом свете ламп и свеч до меня доходит, что эти волосы могут принадлежать Клэр, но голос женщины в латексе слишком низкий. Высокие и не женственные интонации Клэр я бы узнал среди сотен других высоких и не женственных интонаций.

      – Хочешь есть? – вновь спрашивает женщина.

      – Нет, – отвечаю я и зажмуриваюсь.

      Но женщина в латексе меня не бьет. Она удовлетворенно кивает, затем спрашивает.

      – Может, съешь что-нибудь?

      Я понимаю, что нахожусь не в том положении, когда на женщину можно смотреть как на полную дуру, поэтому я смотрю в пол и отвечаю, что уже ответил на этот вопрос.

      Женщина в латексе опять бьет кулаком, и после того, как сводящая челюсть боль отступает, я отвечаю:

      – Да, я хочу есть.

      Женщина в латексе бьет каблуком мне в колено – я мысленно благодарю ее, что не в пах.

      – Какой ответ вы хотите услышать? – спрашиваю я и сплевываю кровь.

      – Правильный, – отвечает женщина и опять бьет по тому же колену.

      Я не выдерживаю и вскрикиваю от боли. Женщина в латексе делает пару кругов вокруг пентаграммы на полу, останавливается, берет свечу, ту, что сгорела наполовину, подходит ко мне и говорит:

      – Придется начать все сначала. Хочешь есть?

      – Нет? – решаю ответить я.

      Женщина в латексе удовлетворенно кивает, и я радуюсь, что на мое тело не капает воск по причине вопросительной интонации в ответе.

      – Может, съешь что-нибудь?

      Кажется, я начинаю понимать, что хочет услышать женщина в латексе. Я должен назвать ей определенный ответ. "Нет" и "да" не подходят, поэтому ответ может быть абсолютно любым. Но возможно, женщине в латексе важна точность ответа, а не его суть? Ведь одним из моих ответов был "да, я хочу есть",