Внутри. Евгений Гатальский

он в пяти минутах ходьбы от дома.

      Возвращаюсь домой где-то через пятнадцать минут. С пачкой сигарет Clyde's Heaven в виде гроба и, конечно, с новым ковриком в руках. Красным – серого в наличии не было.

      Сэнди уже дома. Загнала бедного Гейси в угол дивана и грозит ему пальцем. Сэнди поворачивается, видит меня, улыбается. Я говорю:

      – Серого в наличии не было. Взял красный, под стать твоему прозвищу… И это, оставь котейку в покое, я уже метнул в него телефон. И попал.

      Сэнди чешет Гейси за ухом. Тем же пальцем, которым грозила использовать его вместо коврика. Сэнди подходит ко мне, целует в губы.

      – Знала бы, что ты курил – поцеловала бы лучше Гейси.

      Я кладу коврик возле входной двери, с содроганием вспоминаю чьи-то разбросанные извилины, закрываю дверь и поворачиваюсь к Сэнди.

      – Ты ел? – спрашивает она.

      – Нет… Гейси задрал ковер, а я еще, как назло, уронил на ковер свой бургер. Но есть я уже не буду.

      И правда, есть я не хочу. До меня только сейчас дошел ужас всей этой истории с мозгами. Я пытаюсь улыбнуться Сэнди, но чувствую, что у меня не получается.

      – Что-то случилось? – спрашивает Сэнди весело – она старалась не унывать даже тогда, когда это было необходимо.

      – Ничего. – Я решаю, что Сэнди ничего не должна об этом знать. Может, кто-то ошибся ковриком, глупо думаю я.

      – Опять Папочка?

      – Нет, к счастью… Хотя, может и к сожалению… В общем, Сэнди, Пауэрс нарвался на какого-то искусствоведа.

      Синие глаза моей Сэнди расширяются от… понимания?

      – Пизанелло? – спрашивает она.

      Я удивленно киваю головой.

      – Я не хотела тебе говорить, но вчера утром мне звонил какой-то хам. Сказал, что Пизанелло – бездарь, и что только дважды бездари придет в голову его копировать. Он положил трубку раньше, чем я успела спросить про то, как он узнал мой номер. Хм, потом я решила что это шутка моего мистера Ревности, посмеялась и продолжила рисовать. – Сэнди пристально на меня смотрит.

      – Нет, это не шутка.

      Она молчит, а потом спрашивает – с озарением:

      – Вдруг это Пауэрс?

      – Мог быть и он, если бы у него было чувство юмора, хотя бы такое паршивое, как это.

      – Ну да, ага… Но спроси его, все-таки – вдруг он что-нибудь знает.

      – Конечно спрошу. – Я смотрю на настенные часы. Два часа дня. – Вечером спрошу, часов в шесть. Может ему так же, как и нам, звонили, и он так же, как и мы, решил ничего не говорить?

      – Возможно, – задумывается Сэнди.

      И тут же улыбается. За это я люблю ее сильнее, даже сильнее, чем за художественный талант. За ее внезапный оптимизм.

      – До вечера лучше не думай об этом, мистер Ревность.

      – Ну, милая, это прозвище уже не актуально. – Я злюсь понарошку.

      – Конечно, твое прозвище не такое звучное, как мое. – Сэнди взмахивает волосами в воздухе. Левая половина волос покрашена в рыжий, а правая – в серый цвет. Я настолько привыкаю к переменчивому безумию в прическах Сэнди, что всегда забываю, что она – натуральная блондинка.

      – Пойдем