Если любишь – отпусти. Таня Винк

Киев. Он весь в тебя – помнишь, как ты просила книгу про ласточку? Полина взяла у пианистки довоенный альбом, так что Саша при деле. Юра звонил, завтра утром приезжает, он страшно за тебя переживает. Выздоравливай, ждем тебя дома. Письмо я спрятала. Целуем крепко, обнимаем, все мы. Сашенька требует научить его писать. Тебе его первые буквы.

      Внизу каракули:

      Мама, я тебя люблу.

      Сначала в дверном проеме нарисовался живот Ивана Терентьевича, туго обтянутый белым халатом, а потом и он сам.

      – Ну, как ты, моя болезная? – Он присел на край кровати и взял Элю за запястье. – Пульс нормальный. Как ты себя чувствуешь? – Иван Терентьевич выпустил руку и принялся всматриваться в ее лицо.

      Эля скривилась:

      – Я не люблю болеть.

      – Никто не любит.

      Она положила ладонь поверх руки Ивана Терентьевича:

      – Спасибо, дорогой мой, за все.

      – Это тебе спасибо, что не устроила нам инсульт. Знаешь, ты не должна так нервничать. Не важно из-за чего… Из-за работы или… Ну, я не знаю. Не принимай все близко к сердцу.

      – Я так не умею.

      – А ты научись. Иначе все закончится плохо, говорю тебе как другу, коллеге и человеку с сильным характером: ты должна собраться. На этот раз обошлось, и это меня крайне удивило при твоей привычке выкуривать по тридцать папирос в день. – Иван Терентьевич нахмурился. – При следующем спазме тебя разобьет инсульт, даже не сомневайся. – Он недовольно мотнул головой и при последних словах на полтона повысил голос, что означало крайнюю степень возмущения.

      Эле нечего было возразить – она прекрасно знала картину инсульта и боялась его пуще смерти. Смерть – это раз, и все, а вот инсульт… Можно стать беспомощным, овощем. Хуже нет. Хотя, кто знает, может, пусть что угодно, лишь бы жить.

      – Значит, договорились: лежишь до пятницы – раньше я тебя не выпущу, так и знай, а потом в санаторий. Да-да, и не перечь.

      В дверь просунулась голова старшей сестры:

      – Иван Терентьевич, к вам пришли! Здрасте, Михална.

      – Здравствуйте.

      Голова сестры исчезла. Иван Терентьевич посмотрел на часы, снова коснулся руки Эли:

      – Я зайду позже, а сейчас велю тебя накормить как следует. Тебе уже можно.

      – Как Рая?

      – Да как… Нормально твоя Рая, вчера с детьми познакомилась. – Он расплылся в улыбке.

      – С какими детьми?

      – С дочкой и сыном. Не поверишь, – Иван Терентьевич выпучил глаза, – та латышка, что с поезда сняли, сбежала.

      В это было трудно поверить. Хотя, вспоминая поведение родильницы, то, с каким равнодушием она смотрела на своих близняшек, можно было предположить, что она специально села на поезд Рига – Адлер. Такое уже не раз случалось – родит в поезде или на каком-то фельдшерско-акушерском пункте без документов, наврет с три короба про то, кто такая и откуда, полежит пару деньков – и поминай как звали. С одним ребенком хлопот никаких, его быстро пристраивали, если здоровенький, а вот с двумя… Их разлучать нельзя, они связаны между собой невидимыми нитями, которые