Смотрю на тебя. Юлия Добровольская

мои, сжимают их. Потом Пашин язык проник в мой рот так настойчиво, что пришлось разомкнуть зубы.

      Не хватало воздуха, и я резко отстранилась и часто задышала, переводя дух.

      – Дыши носом! – Сказал Паша и снова вцепился губами в мой рот.

      И точно – оказывается, можно было играть языками, как угодно долго, спокойно дыша при этом через нос. Правда, спокойно дышать уже не получалось – почему-то такие поцелуи волновали ещё больше, чем запахи и звуки окружающего мира.

      Пашина ладонь легла мне на грудь. Потом сдавила её. Потом попыталась пролезть внутрь через вырез сарафана. Я, не отрываясь от приятного занятия, перехватила Пашину руку и показала ей более простой путь – снизу, под подолом.

      Когда я ощутила кожей шершавую горячую ладонь, и когда Пашины пальцы сжали мой сосок, я едва не лишилась чувств.

      Паша был таким же невинным романтиком, как и я. Хотя, в отличие от меня, тепличного городского квартирного растения, вырос он на улице и был гораздо старше, чем я – не так годами, как опытом. Он вполне мог тогда довести дело до логического завершения, и я бы не противилась. Но он остановился.

      – Всё, больше не надо… – прохрипел он и оставил меня.

      – Почему? – спросила я.

      – Ну, ты же ещё этого не делала?.. – Это был полувопрос, полуутверждение.

      – Чего – этого? – Спросила я.

      – Ну вот… – Паша сдавленно засмеялся, – спрашиваешь, значит, не делала… значит, не знаешь…

      – Знаю. – Как я догадалась, что должно последовать дальше? – Знаю.

      Паша молча смотрел на меня в темноте.

      – Знаешь?.. Откуда?..

      – Я сама так делаю…

      – Как?..

      – Дай руку.

      Паша послушно протянул мне руку. Я положила её туда, где уже бушевала стихия. Её нужно было немедленно укротить, иначе… Иначе смерть.

      Наверное, всё-таки, Паша знал и умел нечто другое, но он быстро понял, что нужно здесь и сейчас. Я легла, задрала сарафан, сдвинула резинку, он склонился надо мной и жадно смотрел мне в лицо. Его пальцы были такие же чуткие, как мои собственные.

      Мы ещё много раз делали это, почти каждый вечер – если только я оставалась дома, а не шла с родителями в кино или гулять на набережную.

      Почему же я разлюбила Пашу, как только тронулся поезд, уносивший меня домой, в Москву?

      Потому, что он не осмелился повести меня дальше?.. Но – честное слово! – я тогда не знала ещё, что именно бывает дальше. Чем занимались мама с папой там, в том же сене, что и мы с Пашей? Тем же, чем и мы с Пашей?.. Нет, скорей всего, чем-то другим, понимала я.

      Или потому что он как раз сделал то, что сделал?.. Эдакая неосознанная месть взявшему – пусть и добровольно отданную – мою невинность?.. Да, до Паши я была невинна душой, а после него невинным оставалось только тело. Да и то – как ещё посмотреть…

      А может, всё тот же добрый ангел – инстинкт самосохранения – вмешался? Взял да и отключил источник бессмысленных переживаний, никчёмных ожиданий, иссушающей тоски. Он-то знал, что я больше никогда не увижу