Сказание о забытом князе. Не терпя обидим быти. Том III. Тимофей Рахманин

«Значит, верят в меня, – подумал Довмонт. – Ждут. Помощи от меня ждут. «Все знают, чо не бросишь». Невольно сердце князя учащённо забилось, к горлу подкатил ком. Неожиданно перед глазами Довмонта, словно виденья, пронеслись страшные воспоминанья последней осады города: битва на стенах, дикие предсмертные проклятья воинов, ругань, звон мечей, брызги разлетающейся во все стороны крови… И словно вдруг, наступила полная тишина… И в глубине этой почти звенящей тишины, где-то далеко-далеко появился еле уловимый, тонкий колокольный звон, который, потихоньку усиливаясь, неудержимо нарастая, вскоре снова превратился в звон оружия… Снова крики, но уже женщин и малых детей, душераздирающие вопли отчаянья. Звонкий, бесконечно-затухающий и всё время звенящий где-то в голове крик падающей со стены девочки. Стон пронзённого копьём отрока. До мурашек спокойный и готовый вот-вот взвыть голос молодой бабы с застывшими глазами и торчащей в груди стрелой: «Дочку, дочку спаси, князюшко! Малая совсем. По весне лишь ходить начала». Снова тишина. И вдруг… Голос старого воеводы Якуна Лавровича: «А ты, Довмонтушко, гляди. Гляди, да на ус мотай. По душе ты люду нашему. Полюбил он тебя всем сердцем. То дорогого стоит. Береги веру их в тебя. Береги, ибо это сила великая!»

      Ком в горле так и стоял. В который раз уже за последние месяцы князь, как воочию, видел былое и в душе казнил себя, словно это он был виновен в смерти люда, баб и детей малых, что погибли в последнюю осаду под стенами города…

      Довмонт встряхнул головой, тяжело выдохнул и, пройдя к носу насада, молвил:

      – На Мироповну говоришь?

      Олесь закивал головой, одновременно ёжась от холода в мокрой одежде:

      – Тяжело идут, князь, ить почитай в кажной лодье, акромя ливон, десятка полтора-два наших, где и поболе, да добра всякого погрузили поверх. Коль налечь на вёсла – нагоним…

      – Ишь мудёрый* (Мудрый) какой! – прикрикнул Давыд Якунович на парня. – Другов своих поучай! Ишь…

      – Да будет тебе, прав малец-то, – негромко приструнил князь воеводу. – А ну, налегай, – уже прикрикнул Довмонт и подсел к ближнему дружиннику, что усердно работал веслом.

      – А я и не поучаю. Я как скорей, – бубнил обиженно себе под нос Олесь, греясь под овечьей буркой, что накинул ему на плечи кто-то из дружинников, – у меня, почитай, все там: и батька, и сёстры, и мамка.

      …Тёплое озеро прошли на скором ходу, дул попутный ветер. Как только вышли в Чудское, ветер словно вдруг сменился. Повернули влево, и ветер пошёл навстречу. Скинули парус и, размеренно поднимая и опуская вёсла, пошли как могли быстро. Вышли за островок, сплошь покрытый камышом. Стоящий на носу Кречет подозвал Олеся:

      – Глаз-то вострый?

      – У рыбарей всегда…

      – Мироповна там? – перебил его Кречет.

      Олесь внимательно стал всматриваться в горизонт, в сторону, куда показывал Кречет, и, чуть не подпрыгнул:

      – Они! Ей-богу, они!

      – О!– словно успокоил себя Крчет, – знать, есть. А я уж думал – причудилось.

      – Чего там? Где? – засуетились дружинники вместе с князем, вглядываясь в горизонт.

      – Да вон