Бездна. Марк Перовский

с которой мне оказалось трудно выбраться.

      Вскоре сон сломил меня, и голова кружилась уже значительно меньше, и я смог уснуть, погружаясь в пучину уже привычных кошмаров.

      Но даже сквозь крепкий алкогольный сон я слышал их рёв за окном и понимал, что долго мне не продержаться.

      Они придут и за мной.

      Глава VI

      Через пару дней после того, как я впервые увидел Жнецов в городе, я решил сходить проведать Людвига. Наверное, он ждал меня, а может и забыл о том, что дал мне свой адрес.

      Он жил всего в паре кварталов от меня, рядом с историческим центром, где все здания выглядели чуть лучше, а значит и люди жили там побогаче. Его пристанищем был трёхэтажный многоквартирный дом с фасадом грязно-зелёного цвета, высокими окнами с решётками и маленькой парадной дверью.

      Я держал в руках салфетку, на которой Людвиг написал адрес. Прикинул, на каком этаже он живет, и отправился наверх.

      Он жил на третьем.

      Я долго стоял возле его двери, боясь постучать. За ней я не слышал ни звука, да и вообще во всей парадной не было слышно ничего, словно эта часть мира была свободна от любых звуков. Нога моя гулко стучала о кафель, и этот шум хоть как-то помогал не потеряться в вакууме.

      Наконец я постучал. Несколько секунд стояла тишина, затем дверь со скрипом отворилась, и передо мной возник тот же самый юноша: в том же старом пальто, с тем же молодым, но усталым лицом, с впавшими серыми глазами и впавшими щеками. Его руки изредка начинали дёргаться, отчего он не мог держать кисточку. Но это я увидел позже.

      А в тот момент мы стояли и смотрели друг на друга.

      – Привет, – я первый нарушил тишину. – Помните, мы в кафе встретились? Вы пригласили меня быть натурщиком.

      – В кафе… – он на мгновение прикрыл глаза, затем вновь взглянул на меня. – А! Адам?

      – Да.

      – Проходите, я вас ждал.

      Я вошёл в его скромную обитель и присел на небольшой слегка потрёпанный временем диванчик, обитый серой тканью. Людвиг закрыл дверь на ключ и прошёл к небольшому шкафу, что высился в полутьме одной большой комнаты, заваленной различными инструментами художника. Краски, палитры, мольберты и холсты, огромные связки кистей, картины, развешанные на стенах. Однако, что меня удивило больше всего, так это творения самого Людвига. Ни одно из них не было дорисовано – лишь наполовину раскрашенные лица, пейзажи, словно мир на этих картинах разваливался на куски, что растворялись в небытие. Я где-то слышал, что любой пейзаж, ландшафт, отраженный на холсте – автопортрет. Картины отражают душевное состояние художника, то, что его гложет. Это можно заметить невооруженным глазом: какого цвета краски использует, мрачный ли сюжет, лёгкие мазки кистью или может усиленные нажатия на холст. Я мог бы сидеть и часами разбирать картины Людвига, но мне это показалось не очень интересным занятием, учитывая то, что он уже возвращался ко мне и ставил на кофейной столик