Остров бабочек. Роберт Валерьевич Мальков

тебе ближе твои собутыльники, чем родной сын, – вновь начала накручивать себя Яшина. – Только знай, завтра на рыбалку я тебя не пущу. Знаю я вашу рыбалку! Свинство одно!

      – Это, что? – разъярился Геннадий Кондратьевич и верхние веки его глаз, цвета слитого какао, поднялись. Рыжие ресницы встопорщились иглами. – Ты мне ещё будешь указывать! А вот это не видела!

      Он подошёл к ней и перед самым носом показал кукиш.

      – Ах ты, скотина, – встала в полный рост Яшина. – Ты даже не стесняешься посторонних! Ещё раз поднесёшь свою поганую руку, я о твою тупую башку разобью эту вазу! Ах, ты бесстыжий!

      – Сама бесстыжая, мартышка пустоголовая, – не остался в долгу глава клана Яшиных. – Зачем такой халатик облегающий одела? Чтоб показать какая у тебя талия, какие у тебя сиськи?

      – Ах, ты животное, сколопендра брюхатая! – по щекам Раисы Александровны уже текли слёзы. Но это были слёзы не обиды, а злости. – Мразь, мразь!

      – От мрази и слышу! – скрежетал зубами Геннадий Кондратьевич. – Думаешь, не знаю, к кому ты в воскресенья ходишь? Говоришь, к Нинке?! Чёрта с два! Яшина вокруг пальца не обведёшь. Видели вас в кафешке. Эх, ты, блудница вавилонская!

      Яшин гневно и злорадно потряс указательным пальцем с бешенной скоростью, словно хотел, чтобы он у него оторвался.

      – Ложь, ложь, – яростно заорала Яшина. – Знаю, откуда ветер дует. Сестра твоя незамужняя, сухостоина плешивая, грязью меня поливает!

      – Не трожь, не трожь, вымра, мою сестру! Она святая!

      – Святая?! Не смеши меня! А кто у Мешковых перстень стырил?

      – Молчи, негодная!

      – Сам молчи, кровосос рыжий!

      Это уже было свыше моих сил. Яшины были невменяемы. Надеясь, что до рукоприкладства у них дело не дойдёт, я, неприметный статист разыгрываемой драмы, где играли первоклассные артисты, встал и пошёл в прихожую. На меня никто из супругов не обратил внимания. Надо же, раз пять бывал у них дома, а такого агрессивного противостояния ещё не наблюдал.

      Когда я вышел во двор, такое было такое ощущение, как будто я выбрался из железных тисков какого-то монстра. Перед подъездом так же резво скакала пигалица Верка и так же сидел вполуразвалку на лавке и чего-то жевал толстый неповоротливый Гришка.

      Увидев меня, Верка прекратила скакать и, устремив на меня своё вострое личико лисички, спросила:

      – Нажаловались на Кольку-то?

      В ответ я только вздохнул, потом сказал:

      – Увы, пришлось.

      – И правильно, что нажаловались, а то он кошку за хвост таскает.

      – И стекло выбил камнем, – наябедничал Гришка.

      Я не знал, что им сказать. Нажаловался-то, нажаловался, а что из этого вышло. Только открыл ящик Пандоры. И взглянув, жмурясь, на яркое солнце, отправился домой. На душе было тяжко, муторно. Нет, к этим Яшиным я больше ни ногой. Сыт по горло! Когда придёт Колька, всех собак на него спустят. Может, отец и физическую силу приложит. Мол, приятно нам от твоего козла-педагога выслушивать о твоих подвигах. В итоге, только ожесточение,