Остров бабочек. Роберт Валерьевич Мальков

их своей жизнью в мире, – ответил дед, полузакрыв глаза. На его лоб сел комар, но он не обращал никакого внимания на насекомого, у которого быстро наполнялось кровью брюшко. Или просто не чувствовал? – Конечно, египетские и сирийские аскеты, – продолжал он. – Максимально умерщвляли плоть, чтобы ещё при жизни уподобиться ангелам. В тех тёплых краях это вполне возможно было на какой-то стадии достичь, но не здесь. Изнурительный пост и постоянная умная молитва не возможна в наших палестинах с холодом, вьюгой и воем волков. Всё будет напоминать тебе, что одной молитвой и постом здесь не прожить. Нужен постоянный физический труд, а физический труд способствует движению крови, которая в свою очередь воспламеняет страсть. Поэтому всегда молитва на Руси лишь освящала труд, быт и любовь. Вот посмотри, в понятие любовь мы, русские, привносим в отличие от наставлений отцов много земного. Это можно видеть и в наших иконах, и в убранствах к праздникам храмов. Вот сравни. Византиец Феофан Грек более экспрессивен и неумолим к миру. А русак Андрей Рублёв – совсем другое дело. И Христос к нашей немощи… нет, не немощи – особенности нисходит, ибо славянская душа во многом женственна, хотя тело и дух славянина, несомненно, мужественны.

      Тут в кучерявую бороду старца залетел шмель и запутался в ней. Старец, не проявляя ни малейшей суеты, осторожно распутал пряди бороды, открывая насекомому путь к свободе. Освобождённый шмель, басовито гудя, тут же полетел прочь.

      – Любят тебя божьи твари, отец, – улыбнулся я. – Слово знаешь, наверно, заветное.

      – Словами здесь особенно не подействуешь, – сказал дед. – Нужна любовь, и любовь не обыденная, а как бы изливающая свет. Тогда ни змея, ни зверь лесной не тронет тебя.

      – Можно ещё тебя спросить, отец? – спросил я.

      – Спрашивай, – отозвался старец. – Если это будет в моих силах, то отвечу.

      – Любовь телесная тесно связана со страстью, – начал я говорить. – Но как разделить любовь духовную и телесную, если её испытываешь как целое? Предание ведь чётко разделят эти два чувства.

      Старец немного задумался, вздохнул и ответил:

      – По моему убеждению, любовь цельна. Разделить её невозможно. Парадоксальным образом любострастие приводит на свет нового человека. А это освящено и Христом и его церковью. Я не буду говорить о набившем оскомину первородном грехе. Но, несомненно, как я уже говорил, есть своя правда и у аскезы.

      – Которая, кстати, – перебил я старца. – По учению церкви выше любви земной, любострастной.

      – Да, – согласился он. – И это не совсем правильно. Обе любви: и аскетическая, и земная должны быть уравнены в правах. Ведь что считается? Что аскеза со всей силой нацеливает человека на любовь Христовую. А земная как бы ослабляет это великое чувство. Но это не совсем так. Любовь земная тоже наделена Христовой любовью. Только это любовь разлита в природе и традиционном быту. Хотя природа имеет женственную окраску, невидимо Христос присутствует и в ней, пронизывая её светами своей Ризы.

      Ого, прикинул я, здесь Григорием Паламой